Моему персональному Солнцу с беспредельной благодарностью за все

 

Огромную признательность я выражаю также

Ольге Губаревой,

Марине Галаничевой,

Екатерине Россиковой,

Екатерине Ларичевой,

Эльдару Азимову

- без вашей поддержки, быть может, ничего бы не небыло, но было бы намного-намного более непросто

 

1998-2013

 

Все описанные персонажи и события вымышлены –

в жизни, конечно же, так не бывает. Все совпадения, само собой, совершенно случайны

 

 

ПЕРЕЧЕНЬ ПРИЛАГАЕМЫХ ДОКУМЕНТОВ:

 

 

1. Авторский вариант рукописи с замечаниями специалиста спецотдела контроля за соблюдением политкорректности в художественных произведениях и цензуре управления контроля за соблюдением прав личности и борьбе с дискриминацией по половому признаку и лиц с альтернативной сексуальной ориентацией и гендерной идентичностью департамента социальной политики администрации президента;
2. Заключение физическогоой лица, исполняющегоой обязанности главного специалиста спецотдела контроля за соблюдением политкорректности в художественных произведениях и цензуре управления контроля за соблюдением прав личности и борьбе с дискриминацией по половому признаку и лиц с альтернативной сексуальной ориентацией и гендерной идентичностью департамента социальной политики администрации президента;
3. Исправленный и улучшенный вариант рукописи, рекомендованный к публикации коллегией физических лиц, исполняющих обязанности специалистов спецотдела КСПиЦ управления КСПЛиБД департамента соцполитики администрации президента

 

 

 

ДОКУМЕНТ С ПОРЯДКОВЫМ НОМЕРОМ 1 (один)

 

 

Рукопись

 

 

Среда

 

 

Он-а бежал-а вниз по ступенькам настолько быстро, что казалось, уже летел-а над землей, вовсе ее не касаясь. Не на шутку рискуя подвернуть ногу или наступить на подол длинного платья и ухнуть к основанию широкой деревянной лестницы с высокими пролетами, переломав все руки-ноги и свернув себе шею, он-а приподнимал-а ткань рукой, но нижняя юбка так и норовила выскользнуть и упасть прямо перед носком туфли. Свои возможности он-а оценивал-а адекватно, и то, что он-а не падал-а в тот момент, а каким-то чудом удерживал-а равновесие на бегу, егоее уровень координации превосходило, - этого он-а не мог-ла не понимать. Как и того, что если об этом не думать, а продолжать так же доверяться своему телу и оставить его в этом режиме самоуправления, автопилота, оно само сделает все, что и как нужно.

И он-а отпустил-а все страхи-тормоза, блокирующие работу мышц. Здесь, это место здесь, между лопаток, где так часто возникает ощущение горба, валуна-преграды на пути сообщений мозга и тела. Если это место расслабить, мозг перестает относиться к телу как к своему резервуару, своей системе обеспечения жизнедеятельности, мозг начинает действовать с телом заодно, они становятся единым целым.

Боковым зрением он-а успевал-а заметить, как длинный белый расшитый стразами подол егоее платья, сверкая, широким шлейфом кинематографично скользит по ступеням сзади за нимней.

Пролет, поворот, пролет, поворот, пролет, поворот, пролет, поворот, пролет, поворот.

Толкнув высокую деревянную дверь, он-а ворвалсялась в помещение гардероба и, ни секунды не мешкая, начал-а, тяжело и шумно дыша, раздеваться. Вынырнув из корсета, сразу же ощутил-а освобождение. Наслаждаясь вновь обретенной легкостью и глубиной дыхания, одновременно с этим, оставшись без чуть влажного тепла, скопившегося под плотными сдавливающими пластинами, мгновенно продрог-ла. Отяжелел больше ничем не поддерживаемый корус, просел спрессованный под весом собственного тела позвоночник.

Стянул-а юбку через голову - та, брошенная на скамейку, соскользнула и белоснежным озерцом вспенилась на полу. Дрожащими пальцами расстегнул-а кружевную рубашку, как можно более бережно, насколько это было возможно в такой спешке, скатал-а по бедрам один за другим белые чулки с красивой широкой ажурной резинкой. Лихорадочно запихал-а снятую одежду в сумку, не складывая аккуратно, как платье того заслуживало и требовало, а так, комом - некогда. Натянул-а джинсы, футболку, завязал-а кроссовки. Быстрей.

Входная дверь. Приближается чуть «прыгая» перед глазами от торопливых шагов.

Туг-туг-туг подошвами по паркету.

Тух-тух-тух - пульс в ушах, глазных яблоках и словно распухшем от волнения горле.

Спина задеревенела от ожидания ударной волны крика «Эй! Эй, ты! А ну стой!»

После дождя вымытый уличный воздух был свежим и чистым. Городок уже спал, большинство окон не горело. Неяркие оранжевые фонари освещали совершенно пустую, даже ни одной бродячей собаки, улицу, светофоры мигали «ночным» желтым, в унисон с ними на угольно-черном, мокром от дождя асфальте лужицами пролитого виски вспыхивали пятна света.

Напряженная спина все ждала, как на улицу из темноты подворотни, откуда только что вышелла он-а сам-а, вот-вот выплывет тень преследующего автомобиля, оближет егоее оцепеневшую фигуру зловещий свет фар…

…Он-а ненавидел-а просыпаться по звонку и всегда просыпалсялась за полсекунды до того, как противная веселенькая мелодия, а таковой является абсолютно любая мелодия будильника, начинала пиликать, и успевал-а выключить телефон аккурат в тот момент, когда аппарат только-только собирался сработать.

Просыпаться не хотелось.

Сознание то медленно выныривало на поверхность из глубокого теплого темного «подземелья» сна, то, выцепив немного окружающей действительности сквозь ресницы: кусок одеяла, бокал с недопитым вином на прикроватной тумбочке, крошечная фотография в пошлой золотистой овальной рамке рядом с бокалом - снова медленно «втягивалось» внутрь, соскальзывало, проваливалось во все еще устойчивые трехмерные конструкции красивого, просторного, хотя и несколько тяжеловатого сновидения.

Смотреть сны болели роговицы под веками.

Глядя сны натерла мозоли на радужках.

За веками лучше.

Утро - самое страшное время суток, когда, выдернутый из спасительного блаженного состояния ни о чем не думания и ничего не чувствования, ты вспоминаешь все то, от чего так хотел отдохнуть накануне, засыпая. И паническая атака впрыскивает в сосуды, прямо в кровь, жгучий концентрат кислоты разочарования - ничто никуда не исчезло. Все осталось на своих местах. Все, как вчера, все, как всегда, тебе снова возвращаться в это неизменившееся это и жить в нем очередной такой же, один в один похожий на многие и многие предыдущие, длинный-предлинный, утомительно скучный бессобытийный день.

Стыд, как гипсовый воротник на шее, сдавливает дахательные пути, подпирает нижнюю челюсть, больно впивается в ключицы. Душит, ни вдохнуть, ни выдавить из себя ни слова, ни проглотить ком, ни повернуть головы. Ты - это мозг, заблокированный в черепной коробке, над и лишенное воли тело под этой стальной рукой, ухватившей тебя за горло.

Хорошая память - величайший дар для писателяльницы и проклятие для живогоой человеческогоой существа. Даже злейшему врагу он-а не пожелала-а бы хорошей памяти, особенно в комплекте с самоубийственно беспощадной самокритичностью - редкой, почти не встречающейся мутацией ввиду нежизнеспособности носителей подобной комбинации генов.

Сон разрушился полностью, закрылось укрытие, тайное убежище, захлопнулось, сомкнулось, вытолкнуло из себя наружу окончательно. Сделалось ощутимым тело, оказалось, что страшно болит спина и почему-то ноет под коленкой после вчерашней тренировки, а в комнате жутко холодно, но нужно вставать. Он-а высунул-а руку из-под одеяла и, нащупав валявшиеся на полу домашние брюки, втащил-а их к себе внутрь, натянул-а на себя, стараясь не раскрываться, хотя все равно упустил-а, расплескал-а немного тепла, шевелясь. Встал-а, опустив босые пятки на ледяной пол, прошелла к окну, раздвинул-а шторы.

За окном фиолетовая чернота, словно ты в батискафе на дне бассейна с чернилами.

Мозг как елочная игрушка в вате.

Утром пока не помоешь голову и не выпьешь кофе - не человек.

Включил-а музыку. Всегда, обязательно, прежде чем что-то начинать, нужно непременно первым делом включить музыку.

Музыка - анальгетик. Антидот от радиационных выбросов окружающей среды, невидимый волновой экранирующий кокон вокруг тебя. «Я в домике!»

Сделал-а себе бутерброд, невкусный - хлеб был уже несвежий, подсохший и какой-то жирный - и без аппетита съел-а свой завтрак. Налил-а в таз горячей воды из чайника, чтобы помыть посуду - горячего водоснабжения в старом доме не было, он-а жил-а в частном секторе в ветхой развалюшке, доставшейся емуей в наследство от бабушки. Посуды скопилось немного: чашка из-под кофе, разделочная доска, нож, оставшийся с вечера бокал с остатками вина да пара вчерашних же тарелок - но время еще было, да и хотелось себя хоть чем-то занять и отвлечь.

Пять лет.

Тянувшихся так отчаянно медленно, истекших так шокирующе незаметно.

Склонившись над тазом, он-а бездумно водил-а губкой по тарелке, как вдруг неожиданно захотелось... поиграть с самимсамой собой в воображаемогоую другаподругу. Странную игру, в пристрастии к которой не всякий и не всякому отважится признаться даже в детстве, хотя в детстве подобное еще куда ни шло, - ну а с возрастом тем паче начинаешь смущаться таких чудачеств даже перед самимсамой собой.

Он-а уже давно, очень давно не играл-а в подобные глупые детские игры - наверное, аккурат с подросткового возраста.

Того самого возраста, когда первые мальчишечьидевичьи томления и грезы уже появляются, а возможности хотя бы частично их реализовать - еще нет, и все, что тебе остается - фантазировать, порой настолько погружаясь в свои миражи, что даже начинал бояться нечаянно оплошать и непроизвольно совершить в присутствии вымышленных персонажей твоей пьесы какое-нибудь интимное действие, для посторонних глаз и ушей не предназначенное.

Того самого возраста, когда сознание уже становится достаточно взрослым, чтобы начать страстно жаждать испытать первый восторг от реальности, от которой оно ждет хотя бы отдаленного сходства с прочитанным в книгах и увиденным в кино, но еще недостаточно взрослым, чтобы на личном опыте уже убедиться, что ждать оного сходства от реальности крайне наивно, потому что с книгами и кино реальность общего имеет немногим больше, чем ничего.

Он-а мыл-а посуду, представляя, будто Солнце в комнате, сзади, прямо за спиной. Между лопаток, между всеми позвонками, между всеми «мурашками» гусиной кожи на руках начали потрескивать электрические мини-разряды, как бывало всегда, когда настоящий, из плоти и крови, Солнце подходил к ней на самом деле.

Всей поверхностью спины она «ощущала» плавно приближающееся, как в замедленной съемке, тепло мужского тела, чуть колеблющееся от шагов - все ближе и ближе - вливающееся в ее биополе, проникающее все глубже, обволакивающее, и вот-вот уже должна была почувствовать тяжесть мужских рук на своих плечах, запах мужской туалетной воды и горячие щекочущие струйки мужского дыхания у своего виска, но... Мужские руки на плечи все не ложились, мужские губы шеи никак не касались, а раздражение от неудовлетворения этого невыносимого желания делалось все более и более нестерпимым.

Элементы пропаганды гендерных стереотипов

Признаки сексуальной объективации женщин

Сцены не согласующегося с общепринятыми нормами морали характера

Точечные следы нарушения норм русского языка

16+

Они с Солнцем были вместе три года. Не виделись - сегодня как раз очередная «годовщина» - пять. После суда Солнце был-а вынужден-а уехать из города. Не из-за себя – из-за негонее: чтобы «не бросать на негонее тень».

Он-а попыталсялась вспомнить - за все то время, что они с Солнцем не виделись, емуей удавалось хоть иногда не думать о немней? Или, пусть не так сильно, как сейчас, но он-а скучал-а по Солнцу каждую минуту каждого дня - латентно, перманентно?

Впрочем, нет, днем удавалось отвлекаться. Фантомные боли ампутированной части твоей сущности мучительны по утрам и особенно вечерами, днем немного - но это намного лучше, чем ничего - легче.

За окном просигналила машина: по многолетнему утреннему обыкновению за нимней заехал-а коллег-а.

Он-а надавил-а на уголки глаз, чтобы перекрыть слезные каналы и не дать несвоевременной влаге выступить наружу.

Все егоее существо протестовало против выхода на улицу из замкнутого пространства, пропитанного - пусть и фантомным - теплом Солнца: дома в «ненастоящих» мирах все гораздо более настоящее, чем в настоящем мире за дверью. Солнце физически не присутствовал-а в егоее жизни, но даже егоее призрак был куда более осязаем, чем окружающие егоее в реальности реальные люди.

Он-а быстро натянул-а джинсы и футболку, обулсялась. Сняв с вешалки куртку, он-а закинул-а на плечо сумку и вышелла из дома, заперев за собой дверь.

- Привет! - поприветствовал-а он-а, усаживаясь на переднее пассажирское сиденье, находящихся в машине коллег: физическогоую лицо, исполняющегоую обязанности их редакционногоой водителяльницы, за рулем и немолодогоую корпулентногоую физическогоую лицо, исполняющегоую обязанности корректорарши журнала, на заднем сиденье, которогоую в редакции называли Раневской - за язвительность, темперамент, харизму и почти портретное внешнее сходство.

Раневскую с большим трудом можно было бы назвать легкимой и приятнымой в общении человекомчицей, но емуей Раневская нравилсялась. Он-а получал-а неподдельное удовольствие от остроумных, не осторожничающих хлестких саркастичных пассажей физическогоой лица, исполняющегоей обязанности корректорарши. Но сегодня он-а чувствовал-а себя страшно уставшимей и подавленнымой, а потому привычного оживления при виде сослуживцеввиц не испытал-а - весь запас егоее немногой энергии словно бы ушел на то, чтобы максимально достоверно изобразить жизнерадостное приветствие.

- Вчера напилась, что ли? - видимо, то ли заметив, то ли ощутив егоее отсутствующий вид, спросил-а Раневская, но к счастью, дальше в душу лезть не стал-а.

Внимание холеричногоой физическогоой лица, исполняющегоей обязанности корректорарши, отвлек-ла парочка бальзаковских красавцевиц, чинно шествовавших по тротуару мимо их машины, встрявшей в традиционную утреннюю пробку:

- А это что у нас тут за райские птицы?

Волосы обоихобеих проплывших мимо фемфаталь были забраны в высокие прически, которые венчали заколки в виде огромных ярких тропических цветков с торчащими во все стороны «усами» стеблей, раскачивавшихся в такт ходьбе, щеки покрывал густой слой румян кирпичного цвета.

- К нам приехал бразильский карнавал? Это нынче моды пошли такие? Слушай, они же видят себя в зеркало. Они же подходят к зеркалу и видят свое отражение - они действительно считают, что это красиво? Им это и вправду нравится? И есть мужики, которым это нравится?

Грубые нарушения требований соблюдения политкорректности

Оценочные суждения сексистского и телоненавистнического характера

Выраженные следы пропаганды дискриминации по половому признаку

18+

- А что не так? - молодойая человекчица за рулем внимательно вглядывалсялась в боковое окно и зеркало заднего вида, оценивая свои шансы на объезд длинной очереди автомобилей впереди.

Он-а очень любил-а, егоее это невероятно успокаивало, когда Солнце разговаривал-а с нимней так - отвечая между делом, будучи сосредоточеннымой на управлении машиной как на чем-то гораздо более приоритетном. Понимание, что тревожащие егоее обстоятельства не вызывают ни малейшей обеспокоенности у обычно очень предупредительногоой и чуткогоой к немуней собеседникацы, вселяло уверенность, что, значит, степень опасности этих обстоятельств им-ею сильно преувеличена. И чем невнимательнее, хотя и старательно изображая заинтересованность, слушал-а егоее ничуть не встревоженныйая егоее рассказом Солнце, тем больше ослабевала егоее собственная тревожность.

Слушая Раневскую вполуха, он-а смотрел-а на дорогу перед собой.

Два широких потока в киселе утреннего сумрака: ослепительно-белый - навстречу, красный - с ним по пути, к размазанному в толще тумана пятну зеленого, разрешающего.

Отважившись на дорожное хамство, молодойая человекчица вдруг нетерпеливо щелкнул-а рычажком указателя поворота, выехал-а на обочину и, надавив на газ сильнее, резко рванул-а вперед - в очереди остервенело засигналили им вслед.

- Ну о чем с тобою можно говорить? Ты даже не замечаешь целлюлита на ляжках нашей новой практикантки! - раздался сокрушенный вздох с заднего сиденья.

- У нее нету целлюлита на ляжках! - отозвалсялась напряженныйая физическийая лицо, исполняющийая обязанности водителяльницы, продолжая переть напролом по обочине в объезд пробки.

- У нее есть целлюлит!

- У нее нет целлюлита!

- У нее есть целлюлит!

- У тебя у самой целлюлит!

- У меня целлюлит. У всех целлюлит. Но мой целлюлит ты замечаешь, а целлюлита на ляжках всяких практиканток в упор не видишь, хотя пялишься на нее не отрываясь днями напролет, что, вообще-то, здорово попахивает визуальным изнасилованием и харрасментом!

- Я не пялюсь на нашу новую практикантку, - несмотря на нахождение в состоянии выполнения сложного маневра, молодойая человекчица бросил-а быстрый взгляд на своегосвою пассажирарку на переднем сиденье, чтобы оценить егоее реакцию на происходящую в салоне перепалку: он-а знал-а, что очень нравится физическомуой лицу, исполняющемуей обязанности их редакционногоой водителяльницы.

- Ты еще скажи, что гнездо на голове у нашего главного бухгалтера тебе нравится! - снова раздался несдающийся голос сзади.

- Давай прекратим этот чудовищно неполиткорректный, а главное, ужасно скучный разговор! - парировал-а молодойая человекчица, нагло ввинчиваясь в небольшую прореху между автомобилями обратно в свою полосу - им снова нервно и зло засигналили со всех сторон.

Грубые нарушения требований соблюдения политкорректности

Пропаганда девиантного поведения

Агрессивная пропаганда дискриминации по половому признаку

Выраженные признаки сексуальной объективации женщин

Частные случаи следов мизогинии

Сцены не согласующегося с общепринятыми нормами морали характера

18+

- Вот, полюбуйся! - активно порывшись в своей бездонной в сумке и пару раз ощутимо пнув коленками спинку егоее сиденья, Раневская передал-а емуей распечатанный свежесверстанный разворот нового номера их журнала.

Он-а нехотя взял-а протянутые листы и без интереса посмотрел-а на них. На большой цветной фотографии, занимавшей чуть ли не всю полосу, был-а изображен-а восточныйая танцовщикца со множеством украшений на руках, ногах и шее. На юношедевушке была надета цветастая пестрая юбка с низкой талией, опасно обнажавшей живот.

Использование фотографических изображений людей любых типов внешности в средствах массовой информации в рекламных целях не приветствовалось и настоятельно не рекомендовалось как задевающие чувства потребителей с иными типами внешности и могущие быть расцененными как навязывающие в качестве стандарта определенный тип внешности. Вместо этого предлагалось использовать рисованные изображения сказочных и мультипликационных персонажей, животных и неодушевленных объектов. Использование фотографических изображений людей не рекомендовалось, но не было запрещено, категорически запрещалась лишь обработка фотографий в фоторедакторе как искажающая представления о реальном человеческом теле и психологически травмирующая недостижимостью идеала в действительности. Использование программ-фоторедакторов допускалось при обработке личных фото для размещения их строго в личных аккаунтах в социальных сетях с указанием о произведенной обработке.

- Ну? И что ты об этом скажешь? - снова пнул-а спинку егоее кресла возбужденныйая дискуссией Раневская.

Молодойая человекчица заинтригованно покосилсялась на спорный разворот:

- А что не так?

- Ты что, совсем ничего не замечаешь? Ты правда ничего не видишь? У восточной красотки на фото нет пупка! Наша умница-верстальщица, стараясь сделать и без того безупречное брюшко еще более совершенным, в эстетическом припадке стерла своими золотыми шаловливыми ручконками в фотошопе пупок! Ну и кто кому навязывает стереотипы и стандарты внешности, скажи на милость? У меня есть одна моя фотография, которую я очень люблю, - в свойственной емуей манере начал-а развивать свою мысль Раневская, как грузинскийая тамада - с притчи. - Я на этой фотке смотрю поверх очков. Три морщины во весь лоб. Улыбка одним уголком губ. У меня такой вид, словно я знаю про того, на кого смотрю, какую-то симпатичную пикантную тайну, но не осуждаю за нее ничуть, наоборот, очень даже одобряю это очаровательное проявление человечности. «Выбрось этот ужас! - говорит мне моя пожилая родственница. - Никакой у тебя там не заговорщицкий вид, а самый что ни на есть ужасный!». Почему ужас? - спрашиваю. Не ужас ведь вовсе! Нет, твердят все, как одна, поборницы бодипозитива и прочие противницы «культа молодости» и «драконовских параметров 90-60-90». Ужас и все! Посмотри на картины прошлых веков. Преставления о мужской привлекательсности практически не менялись на протяжении всей истории человечества. Любой первобытный охотник, любой античный римлянин, любой боярин российской империи, перенеси ты его в наши дни, будет выглядеть плюс-минус как типичный современный пижон. В то время как чего только не вытворяли со своей внешностью представительницы некогда так называемого прекрасного пола. То выбривали себе лоб и брови, то толстели, то усыхали до состояния мощей, то утягивали себя корсетами, то нахлобучивали себе на жопу подушки. И кто устраивал настоящую кузькину мать каждой вероотступнице от буквы модных тенденций? Сами же настрадавшиеся от мужланских шовинистических стереотипов святые мученицы и устраивали. Мужики - они же вон даже целлюлита от нецеллюлита отличить не могут!

Раневская был-а известенна своими выпадами в адрес активистовок радикального феминистического движения, однако, несмотря на эту свою самоотверженную борьбу за, казалось бы, права мужского населения, симпатией у последних не пользовалсялась: последовательная нескрываемая нелюбовь к представителямльницам своего пола с теплым отношением к полу противоположному в Раневской отнюдь не сочетались, отстаивание интересов противоположного лагеря было всего лишь побочным эффектом егоее подрывной деятельности, главной и самодостаточной целью которой являлось изобличение пороков пола своего.

Грубейшие нарушения требований соблюдения политкорректности

Пропаганда дискриминации по половому признаку

Несомненные признаки мизогинии

Категорически недопустимые оценочные суждения сексистского и телоненавистнического характера

Токсичная лексика, могущая быть приравненной к призывам к ненависти

Строго 18+

Ееего завораживало безудержное бесстрашие коллеги. Раневская являл-а собой блестящий образец успешного, странным образом обходящегося для негонее без последствий, противостояния агрессивной среде - противостояния, которое емуей самомуой в свое время с рук не сошло. И хотя в егоее жизни давно уже наступила спасительная бесчувственность и апатичная законопослушность, при виде чужих удачных диверсий в отношении общественных устоев он-а все равно испытывал-а глубинное мстительное злорадное удовлетворение: он-а перестал-а болезненно-остро реагировать на окружающий мир, но окружающий мир не перестал болезненно-остро не нравиться емуей.

- Как по мне, так каждый сам волен решать, что ему носить на своей голове или на жопе, - отозвалсялась молодойая человекчица, въезжая на парковку у здания редакции.

- А что это за девушка? - без интереса поинтересовалсялась он-а, возвращая Раневской разворот с танцовщикомцей.

- А, из какого-то там ансамбля песни и свистопляски. Это реклама их нового гастрольного тура.

- У нас не будет проблем из-за этой афиши?

- Будут, конечно, обязательно, всенепременнейше будут! Но уж больно нашему редактору мягонькое бархатное брюшко понравилось. Он вчера весь день терзался-терзался, метался-метался туда-сюда по всей редакции, быть или не быть, пускать в печать или не пущать… В итоге все-таки решил пропустить. Сказал, что готов заплатить штраф, если не удастся отбрыкаться - очень уж животик хорош, даже и после ампутации пупка.

Они вышли из машины и втроем направились к зданию редакции.

- Пообедаем вместе? - спросил-а молодойая человекчица, когда их лифт уже подъезжал к нужному этажу.

Он-а, вымученно улыбнувшись, неопределенно кивнул-а, стараясь не коситься на Раневскую, славившуюся своими неустанными стяжаниями на ниве доносительства.

Пять лет.

Сегодня уже пять лет.

 

 

 

Про ну это

 

 

Очень люблю это. Когда рубашка без галстука и верхняя пуговица расстегнута.

В одежде все такие закрытые, такие недосягаемые, такие спрятавшиеся... И тут эта пуговица. Как брешь в сплошной и неприступной на вид крепостной стене. Утечка сверхсекретной информации о том, что там, за этими укреплениями, оборонными сооружениями, валами, рвами и ямами-ловушками с кольями на дне - там одушевленное, живое и теплое, уязвимое, ранимое.

Рукава рубашки закатаны, спортивные часы со стильным ремешком на запястье, загорелые руки на руле, ноги под рулем непринужденно расставлены. Пряжка ремня, шляпки болтов под ремнем на джинсах.

Вы заезжаете на заправку, он выходит из машины, встречает знакомого, останавливается, пожимает в приветствии протянутую ему ладонь. Какое-то время слушает своего собеседника, сцепив руки за спиной, покачиваясь с носков на пятки, понимающе кивая головой для поддержания разговора и демонстрации своей в разговор вовлеченности.

Ты не знаешь, о чем таком важном они там говорят с таким серьезным деловым видом. Но ты знаешь кое-что другое.

Ты очень хорошо знаешь, что если нырнуть под ряд пуговиц рубашки, внутрь, туда, куда был допущен, потому что был сочтен достойным доверия, - там родное, хорошо изученное, исследованное вдоль и поперек, всякий раз с готовностью обрадованно откликающееся на прикосновения твоих прохладных пальцев неровностью «гусиной» кожи.

Разговор тем временем подходит к концу. Он снова пожимает своему приятелю руку. Своей рукой. Которой он сегодня ночью…

Шутит что-то на прощание и сам смеется над своей шуткой. Его губы… где они только не…

Он возвращается в машину, видит тебя, прикусившую нижнюю губу с ликующим видом обладателя тайного знания.

«Что?», - спрашивает, на всякий случай немного смущаясь и придирчиво осматривая себя в зеркале заднего вида на лобовом стекле.

Приглаживает волосы, запуская в челку все пальцы, смахивает с плеч несуществующие соринки.

«Не, ничего!»

«Точно?»

Ты только киваешь. Точно!

А иногда вы смотрите вместе кино, он с краю дивана, ты у него за спиной. И вдруг в какой-то момент ты начинаешь глотать смех - не потому, что в фильме смешное что-то, а потому что происходящее на экране вызовет какую-то ассоциацию, воспоминание о каком-то курьезном случае в вашем совместном прошлом. А он легонько толкнет тебя локтем, сердясь и обижаясь: мол, ну хватит уже, сколько можно припоминать мне это! Казалось бы, не должен был тот эпизод вызвать эти воспоминания, а уж тем более, вызвать эти воспоминания у вас обоих - связи неочевидные, но нет, ты почему-то подумала об этом, а он догадался, о чем ты подумала.

Самое уютное место в мире - между его спиной и стеной. Оно для тебя только, ему там не быть. Он лишь иногда положит голову тебе на плечо, удерживая на весу, и уже спустя полминуты вернется на свою подушку, боясь, что тебе тяжело, как бы ты не уверяла его в обратном.

А иногда он собирается на работу утром, тихо, почти не дыша, думая, что ты еще спишь. А ты наблюдаешь за ним сквозь ресницы. Звякнул пряжкой ремня. Застегнул рубашку, чуть замешкался с пуговицами на рукавах. Слегка сбрызнул себя туалетной водой, точнее, брызнул в воздух над собой и дал пахучему облаку осесть на себя, чтобы на него не попало слишком много. Закрыл за собой дверь, но в воздухе еще какое-то время будет висеть распыленная дымка от его парфюма.

Откроешь шкаф - и тебя накроет этот запах. Его рубашек. Это не запах стирального порошка, и не совсем запах его туалетной воды, это очень узнаваемый, очень  его запах рубашек.

Наверное, это и есть… ну, это...

Грубейшие нарушения новых орфографических норм русского языка

Фрагмент с невнятно выраженным посылом и неконтролируемым подтекстом

Фрагмент художественной ценностью не обладает

18+

 

 

 

Вторник

 

 

«Имя стигматизирует личность ничуть не меньше, чем любые другие анкетные данные. Как можно уместить широчайшую палитру характеристик личности в перечисление таких ровным счетом ничего не сообщающих признаков, как биологический пол, возраст, место жительства, занимаемая должность, семейное положение, сексуальные предпочтения?

Личность - это не то, кем физическийая лицо работает, не то, в каком учебном учреждении он-а получал-а образование, не то, что можно обнаружить под нижним бельем, и не то, в какой день какого года он-а родилсялась или когда по медицинским показаниям произошел акт извлечения созревшегоой человеческогоой младенцаницы из искусственной системы-симулятора внутриутробного развития.

В этом свете хорошей кажется идея использовать в качестве обращения к физическомуой лицу не имя, а номер телефона, который имеется абсолютно у всех. Номер телефона - это не порядковый номер, это объективный фактор, ни к чему не обязывающее и предельно избавленное от любого вида оценочных коннотаций определение, не оскорбительное, но и не обезличивающее, эффективно устраняющее вместе с тем все ненужные акценты, исключая тем самым возможность любого рода дискриминации и оскорбления чувств.

Я - это не первичные половые признаки. Я - это не табличка на двери моего кабинета. Я - это не цифра в графе «возраст» и не набор букв в графе «имя» в паспорте!

Я - это я!».

- Ты помнишь мой номер телефона? - спросил-а он-а Раневскую, работавшегоую за соседним столом, отрываясь от текста, принесенного емуей на редактуру их новымой практикантомкой, темтой самымой, о бедрах которогоой с таким азартом спорили утром в машине Раневская с физическимой лицом, исполняющимей обязанности водителяльницы.

- Нет, конечно, а что? - Раневская подъехал-а к немуней на своем кресле на колесиках и, взяв с егоее стола лист-распечатку, пробежал-а глазами по строкам. - Очередное предложение по улучшению качества жизни от группы лиц с активной гражданской и жизненной позицией? «Физическийая лицо», «человеческийая биообъектица», «соцъединица» - у них есть из чего выбирать наиболее политкорректную формулировку. Помнится, твой ухажер звал нас пообедать!

Недвусмысленные признаки злонамеренной неполиткорректности высказываний

Риторика абьюзивной направленности с выраженным злым умыслом

Высокий уровень непассивной агрессии и токсичности контента

16+

- Не нас. Меня. И он не мой ухажер. К слову, выражение «ухажер» - это пограничное оценочное определение с уничижительными коннотациями.

- «Физическийая лицо, исполняющийая функции половогоой партнерарши в партнерском союзе несемейного типа».

- Мы не спим с ним.

- Сколько ты еще собираешься играть в принцессу-недотрогу?

- Оборот «принцесса-недотрога» я бы тоже рекомендовала заменить на менее стилистически-окрашенное близкое по значению словосочетание.

- Ты собираешься дождаться его? Сколько ему еще осталось?

Понимая, что заболтать Раневскую и избежать тяжелого разговора все равно не удастся, он-а, преодолевая внутреннее сопротивление, ответил-а:

- Нисколько. Сегодня как раз срок истек.

- Хм. И что теперь? Он вернется?

- Не знаю. Мы с ним ни о чем не договаривались. Тогда все было слишком… трудно. И нервно. Я не знаю, чего мне ждать. Ждать или не ждать… Я не могу представить себе ни одной из ситуаций. Ни того, что он вернется, ни того, что я больше никогда его не увижу.

- Такие отношения ведь не запрещены. Их просто нельзя агрессивно пропагандировать в качестве единственно приемлемой общественной нормы.

- Я больше не хочу прятаться.

- А ты не прячься. Не нужно прятаться, просто не надо ничего афишировать.

- Можешь объяснить разницу? Я лично не улавливаю.

- Не попадать в поле зрения, не маячить лишний раз перед глазами, не лезть на рожон - это не значит прятаться. «Прятаться» - это когда ты сам считаешь, что делаешь что-то неправильное и стыдишься этого, скрываешь свои преступные посягательства на священные табу. А «не афишировать» - это когда ты не видишь в своем образе жизни ничего предосудительного, но прекрасно осознавая, как к твоему образу жизни относятся в социуме, предпочитаешь от греха подальше своих взглядов и убеждений не озвучивать, чтобы не вступать со своим окружением в бесплодную и бессмысленную конфронтацию. Не надо никому ничего доказывать, не надо ни перед кем ни в чем оправдываться и объясняться. Если ты сама в припадке чувства вины не побежишь каяться во всех грехах перед каждым встречным-поперечным, никто этого от тебя и не потребует, потому что никому ни до кого нет никакого дела.

- Ну вообще-то, еще как есть. И стыдно это не когда ты делаешь что-то стыдное. Стыдно это когда стыдят. Даже если ты ничего стыдного не делал. Я читала статью, что в Голландии в начале двадцать первого века около восьмидесяти процентов населения было некурящим. Но когда там приняли закон о запрете курения, девяносто процентов населения высказались против этого закона. Потому что взрослые люди сами в состоянии принимать решения и нести ответственность за свою жизнь. Взрослые люди не нуждаются в нянькиных ограничениях, из каких бы благих намерений они не устанавливались. Я не хочу, чтобы какие-то вещи в принципе как-то регламентировались. Это личное дело каждого.

- Ну дорогуша, это уже какой-то идеализм и утопия.

- Ты не боишься осуждения, Раневская?

- Детка, все боятся осуждения. Все боятся нечистой силы, даже если не верят в нее. Просто я стараюсь существовать с обществом параллельно, как с неизбежным злом, которое, да, может здорово испортить настроение, но всерьез навредить все же не может.

Описания сцен, категорически не согласующихся с общепринятыми нормами морали

Недопустимая агрессивность формулировок категории призывов к ненависти

Пропаганда девиантного поведения

Высокие показатели токсичности контента

16+

- Может. Ты просто не знаешь, что это такое. Ты не сталкивалась с этим. Ты не пережила того, через что пришлось пройти мне. Знаешь... Иногда бывает, я иду по улице, слышу смех за спиной, спотыкаюсь и вся ссутуливаюсь, потому что мне кажется, что смеются надо мной. И что, обернись, а там, сзади - частокол указательных пальцев в спину и черные провалы осклабленных ртов. Стоит закрыть глаза, и я вижу мозаику лиц. Лица-лица-лица, как отражения в поставленных друг напротив друга зеркалах. Бесконечное множество отражений и отражений отражений. Вечно чем-то недовольные, презрительные, скривившиеся, они постоянно в чем-то тебя обвиняют, упрекают, укоряют, предъявляют претензии, за глаза насмехаются, пряча или даже не пряча свои сволочные ухмылки.

- Это все ты, детка, понимаешь? Ты сама - та многочисленная толпа, которая снова и снова устраивает тебе публичную порку.

- То есть, ты хочешь сказать, что просто я параноик и все это лишь плод моего воображения?

- Что «все это»?

- Шушукания у меня за спиной, чудовищные анонимные комментарии на сайте, который освещал судебный процесс над Солнцем, шуточки коллег на редакционных попойках…

Раневская болезненно поморщилась:

- Когда ты последний раз была на редакционной попойке, милочка?

Он-а тяжело вздохнул-а. Он-а уже жалел-а о своем только что случившемся приступе говорливости - он-а пожалел-а об этом еще до того, как начал-а говорить. Он-а не нуждалсялась - давно перестал-а нуждаться - в жилетке, и уж тем более ни в коем случае не хотел-а заставлять Раневскую почувствовать себя обязаннымой эту жилетку емуей предоставить. Они не были настолько близкими друзьямиподругами для подобного, пусть и невольного вымогательства родительского участия и утешения. Егоее спонтанная исповедь смутила, это было заметно, Раневскую, оказавшегосяуюся не готовымой к внезапно возложенной на негонее ответственности, да и не обязанногоой брать на себя эту ответственность.

Злясь на себя, он-а попыталсялась понять, почему не сдержалсялась, и что сподвигло егоее так некстати излить душу.

Егоее всегда коробил-а поза эдакогоой бравирующегоей своей деланной непрошибаемостью циничногоой пересмешникацы, якобы находящегосяейся выше «всего этого» и недостижимого для «комариных» выпадов своих оппонентов, даже если эта роль и относительно убедительно кому-то удавалась. Но дело в том, что удавалась эта роль мало кому, слишком уж сложная, а уж тем более для среднестатистическогоой бытовогоой «лицедеяйки»-любителяльницы.

Не вызывали уважения в немней и те, кто, наоборот, даже не пыталсялась хоть немного скрыть свою уязвленность и без малейшего сопротивления подобострастно распахивал ворота перед всеми интервентами в свое личное пространство.

Емуей нравились те, кто умел не прятать страх, а, признавая его и признаваясь в нем, преодолевать его. У кого не тряслись поджилки отстаивать свои взгляды не дрожащим голосом, прямым текстом, не цепляясь ни за какие костыли, не убегая ни в обличительный оборонительно-наступательный сарказм, ни в сюсюкающую самоуничижительную псевдосамоиронию, не мямля и не прячась за недосказанности, иносказания и уклончивые формулировки, называя вещи своими именами: любовь - любовью, страх - страхом, боль - болью. Но поскольку для подобной прямолинейности и честности - честности, прежде всего, с самимсамой собой - требуется недюжинное мужество, количество такого рода смельчаковчачек в природе на уровне статистической погрешности, - не был-а таковымой смельчакомчачкой и он-а. Егоее откровенность с Раневской была продиктована не храбростью, а стойкой идиосинкразией к позерским кривляниям во всех их формах и проявлениях - одним словом, он-а просто банально не смог-ла притвориться, что емуей все равно, и промолчать, хотя это и было бы самым простым выходом из ситуации.

- Так мы идем обедать? Люблю повеселиться, особенно пожрать! - без лишней щепетильности закрыл-а тему Раневская - непримиримыйая борецчиха с высосанными из пальца светскими «китайскими» церемониалами, в отношении самогоой себя нарушений протокола Раневская не терпел-а, и был-а явно недоволенльна только что состоявшейся без егоее письменного на то согласия душеспасительной беседой.

- Ты иди, я догоню.

С видимым облегчением воспользовавшись полученным увольнением, Раневская вышелла из кабинета.

Оставшись в одиночестве, он-а какое-то время сидел-а, в прострации глядя на свое отражение на погасшем экране монитора компьютера.

Огромные блестящие глаза, очень умные, очень… «знающие» - «узнавшие» - и теперь всегда готовые к тому, что от людей можно ждать чего угодно, а потому уже не ждущие от них того, чего от них не стоит ждать. За этот егоее взгляд Раневская называл-а егоее, и нельзя сказать, что с доброй дружеской иронией - ирония была отнюдь не доброй - «олененком Бемби». Глубокие черные провалы под глазами, но цвет лица на удивление здоровый и даже сияющий. Мешковатая футболка, еще больше подчеркивающая худобу. Во впадине над ключицей видно, как бьется частый пульс, дыхание отрывистое, «ступеньчатое», как у зареванного ребенка.

На мгновение он-а представил-а, что зеркальная поверхность является зеркалом только с этой стороны. А с обратной оно - витрина, перед которой амфитеатром расположился консилиум судей, в любую секунду готовых вынести смертный приговор за любую ничтожнейшую оплошность или то, что будет расценено как оная. Ощущение все усиливалось и стало настолько реалистичным, что захотелось не медля больше ни секунды сорваться с места и исчезнуть из поля зрения этой невидимой коллегии инквизиторов. Пересилив импульсивный порыв к бегству, он-а заставил-а себя осознать свой страх и, удерживая его в фокусе, посмотреть на экран - прямо в икру рептильих глаз в зазеркалье - и выдержать этот мысленный зрительный поединок.

Кто кого?

Солнце был главным редактором их журнала. Они познакомились, когда она пришла устраиваться на работу в редакцию после окончания университета восемь лет назад.

Солнце - это была его настоящая фамилия, не псевдоним и не прозвище. На самом деле, фамилия должна была бы быть «Солнцев», но при регистрации брака родителей в фамилии матери Солнца была допущена ошибка - бывает и такое, человеческий фактор, куда без него. Почему-то сразу никто не хватился, а потом все руки не доходили внести исправления, то есть, по сути, поменять фамилию - неправильное написание передалось по наследству Солнцу.

В редакции к главреду все так и обращались - «наше Солнце». Звала его так и она сама, хотя поначалу это обращение чем-то смущало ее. «Солнцем» называют детей родители или влюбленные парочки друг друга. Услышав обращение «Солнце» скорее представишь кого-то более ведомого, управляемого и психологически незрелого, а она не знала никого более независимого, самодостаточного и уверенного в себе, чем Солнце.

Солнце считали мизантропом. С подчиненными их главред держался интеллигентно-сдержанно, без принятого в журналистской среде показного гипертрофированного панибратства. Не из-за высокомерия, исключительно из врожденного чувства такта и уважительного отношения не к своим даже - прежде всего к чужим границам, а отсутствие экзальтированного восторга от слияния в коллективом люди стабильно путают с человеконенавистничеством.

На одной из корпоративных вечеринок Солнце присел на диван рядом с ней. Их главред «корпоративов» не любил, она не любила тоже, но в отличие от главного редактора, саботировать не решалась, хотя на редакционных посиделках изнывала от скуки и неловкости за всех присутствующих. Одни и те же действующие лица снова и снова пересказывали одни и те же анекдотичные случаи из жизни, каждый раз превращая свой рассказ в повторяющийся мини-моноспектакль с одними и теми же «авторскими приемчиками», «искрометными формулировками», «эффектными паузами» в одних и тех же местах и сто раз разыгранными одними и теми же «блестящими экспромтами». Слушатели исправно фальшиво хохотали, словно слышали все это впервые, отпускали одни и те же уже сто раз отпущенные льстивые комментарии по поводу услышанного, и все порядочно, даже по журналистским, ее в том числе, не ханжеским, весьма и более чем терпимым в этом вопросе меркам, злоупотребляли алкоголем, в результате чего каждый раз гулянки заканчивались совсем уж безобразным непотребством.

Но в тот раз Солнце остался - и даже без долгих ритуальных уговоров. Она знала, что остался из-за нее, и говорящие взгляды, которыми обменивались коллеги, свидетельствовали, что такие догадки посетили не одну ее.

Главный редактор сидел на противоположном краю дивана на благопристойном расстоянии от нее, но в какой-то момент как бы нечаянно «съехал» в центр. Впрочем, вполне может быть он и в самом деле сделал это не намеренно, диван был сильно продавлен в середине, из-за чего его бока взмывали вверх под приличным углом. Так или иначе, в какой-то момент их плечи соприкоснулись.

Она напряглась, но не отстранилась. Ситуацию еще можно было представить, как невинную, «чисто дружескую», ситуация еще позволяла делать вид, что прижимаясь плечом к плечу они сидят по той лишь единственной причине, что просто-напросто не замечают или не придают значения такому пустяку.

Как ни старалась она справиться с волнением, получалось у нее это не ахти как. Ее выдавала чрезмерная нервическая оживленность и вдруг прорвавшаяся откуда-то театральная манерность. Она много, но надо отдать должное, довольно нетривиально и местами очень даже остроумно шутила, бурно жестикулировала, актерствовала и строила из себя, на удивление вполне психологически достоверно, почти не переигрывая, рубаху-парня и душу компании. Ей ужасно хотелось еще вина, но она не могла встать и налить, опасаясь потерять свое место на диване, проворных претендентов на которое вокруг было предостаточно, а потому сидела с пустым бокалом - с пустым бокалом сидел и Солнце.

Это было лишь прикосновение плеча к плечу, но ошибки быть не могло. Она знала, физически ощущала, как сильно нравится сидящему рядом мужчине, до дрожи нравящемуся ей.

Солнце откровенно сделал первый ход, и мяч был на ее половине. Дальше она должна была если не шагнуть навстречу, то хотя бы подтвердить свое согласие на его движение в этом направлении, послать ему по воздуху невербальное разрешение, приглашающее к продолжению начатого сближения. Считываемое, но такое, чтобы, все же, оставить за собой возможность сохранить хорошую мину и сделать вид, что ничего такого она не имела ввиду в случае, если бы пришлось сдавать назад, если бы она все-таки ошиблась и неверно истолковала исходящие от Солнца сигналы. От одной только мысли об этом ее буквально парализовывало и все ее тщедушные потуги заставить себя отважиться на робкую ответную реакцию мгновенно иссякали на корню.

В ее жизни уже был опыт крайне болезненного отказа, и она очень, даже слишком, хорошо знала, каково это - быть отвергнутым. Отбракованным, чью протянутую руку отшвырнули с брезгливым раздражением, сочтя твое предложение дружбы и тебя самого недостаточно... достаточным.

«Зачем ты можешь быть мне нужна? Что ты можешь мне дать? Ты ничего не можешь мне предложить. Ты ничем не можешь быть мне интересна», - неожиданно вызверилсялась - публично, при всех, на студенческой вечеринке в битком набитой комнате общежития, - на негонее одинодна из однокурсниковниц, с которымой он-а хотел-а подружиться, и эти слова вот уже много лет звучали в голове заезженной пластинкой, как проклятие злогоой ведьмы, которое ничем не снять.

Весь следующий день после того чудовищного инцидента он-а провел-а в постели, притворяясь больнымой, не в силах выбраться из-под одеяла, куда забилсялась, как зверек, с головой. Емуей казалось, что он-а никогда больше не сможет выйти за дверь комнаты и показаться на глаза окружающим, ставшим свидетелями того, как тебя прогнали взашей.

Так и не придумав, как ей подать Солнцу знак, она сидела рядом с ним и мысленно молилась, чтобы он догадался обо всем сам и взял инициативу на себя, одновременно борясь с желанием унести ноги как можно быстрей пока не поздно. Не выдержав напряжения, в какой-то момент она все же так и поступила - встала вроде как в туалет, и не мудрствуя лукаво, малодушно сбежала из редакции, ни с кем не прощаясь. То ли чтобы не дать Солнцу возможности сделать еще один, более прозрачный и недвусмысленный намек, не отреагировать на который было бы уже нельзя, то ли, наоборот, страшась, что никаких намеков больше не последует, что и означало бы, что их соприкосновение плечами действительно было лишь ни о чем не говорящей случайностью, - вынести такое в тот момент она была не в состоянии.

Последовательное непоследовательное применение новых орфографических норм русского языка

Элементы пропаганды гендерных стереотипов

Агрессивное навязывание патриархальных представлений о межличностных отношениях

Пропаганда девиантного поведения

18+

Снова почувствовав подступивший к горлу ком, он-а надавил-а на слезные протоки. Веки покраснели и припухли от невыплаканных слез, и он-а пошл-а в санузел умыть лицо холодной водой.

Он-а вытирал-а руки бумажным полотенцем, как в туалет ввалилась шумная компания. Первой вошелла Раневская, на ходу ковырявшийсяаяся в зубах зубочисткой, а следом за нимней - новыйая практикант-ка «с бедрами». Замыкал-а делегацию одинодна из физических лиц, исполняющих обязанности журналистаки, которогоую за громкий звонкий голосочек, неумолкающую болтовню и заливистый смех по поводу и без в редакции прозвали «Колокольчиком».

Колокольчик был-а совсем миниатюрнымой. Худенькийая, маленького роста, он-а скорее был-а похож-а на тринадцатилетнегоую подросткаковицу, чем на взрослогоую мужчинуженщину - как отзывалсялась с обворожительной самоиронией о себе сам-а Колокольчик «Меня плохо видно, зато хорошо слышно».

- Он придет с работы и ты, пока он еще не успел прошмыгнуть в квартиру и переобуться в теплые тапочки, из которых его потом никакими силами ада не выковырять, суешь ему прямо в дверях помойное ведро в руки и пендаля даешь под зад волшебного. Сам ведь не догадается вынести мусор ни за что в жизни! - с видом многоопытногоой патронаматроны, что вообще никак не вязалось с егоее внешними данными, бойко делилсялась Колокольчик с молодымой практикантомкой своими обширными познаниями в области межличностных отношений. - И вообще - мужиков надо пи*дить, пи*дить и пи*дить! Одна очень умная пожилая женщина сказала мне как-то - Оля, мужиков нужно дрессировать, как собак. Принцип кнута и пряника. Чем больше я живу, тем больше убеждаюсь, что фразы, которые на первый взгляд кажутся прописными истинами, на самом деле оказываются такими глубокими! Все так и есть - кнут и пряник! Кнут и пряник!

Колокольчик был-а хорошо известенна своим неуемным просветительским зудом и частенько фонтанировал-а ценными советами, о которых егоее никто не просил-а и выслушивать которые мало кто соглашалсялась. Дорвавшись до благодарногоой слушателяльницы в лице «новенькогоой», совершенно очумевшегоей от педагогического напора старшегоей товарищачицы, Колокольчик, беззастенчиво пользуясь безотказностью своей беззащитной жертвы, обрушил-а на негонее весь тоннаж накопленной житейской мудрости.

- Шестой партнер к сорока годам, эксклюзивный жизненный опыт построения идеальных отношений требует быть кому-то полезным, - отпустил-а колкость вслед Колокольчику Раневская, едва за вышедшими друзьямиподружками закрылась дверь. - Я же говорю, светлые женские головки без всякого феминизма уже давным-давно благополучно додумались, что с мужиками надо, как с собакой. Твой воздыхатель спрашивал, почему ты не пришла обедать. Расстроился, видно было. Не мое это дело, конечно, но зря ты с ним так. Хороший парень.

Ярковыраженные признаки последовательной злонамеренной мизогинии

Токсичная абьюзивная риторика категории призывов к ненависти

Критически высокий уровень неполиткорректности, нетолерантности и сексизма

21+

 

 

 

Бог есть

 

 

Наше первое лето, на мне красивые туфли.

Сама понимаю, как это неумно - в деревню в таких туфлях, тем более, что знала, что от автобусной остановки придется пару километров идти через лес пешком. Но, во-первых, хотелось произвести хорошее впечатление на бабушку - везем меня к ней знакомиться, во-вторых, туфли красивые, новые, не надоевшие, и он меня в них еще не видел.

Пятки в кровь. Не выдержав, разуваюсь - ооо! - в позвоночник вонзаются миллионы мельчайших иголочек. Как больно и как хорошо, стертую кожу жжет огнем, ступни холодит шелк сочной мясистой травы, высасывает боль и усталость, сверхпроводником уводит в землю.

Дорога сквозь дремучий лес - как высеченный в горном массиве тоннель. Пробираешься между двух глухих стен, подступивших к заросшей колее вплотную, протискиваешься, сдирая старую кожу, покрытую городской пылью, словно в иное подпространство, другое измерение: проникнуть туда не так легко. Неприветливые северные лесные духи проверяют, пытают-испытывают незваного пришельца, не справишься - сомкнутся грозные стены, расплющат тебя, невежду, и поделом - расплата тебе за незнание, за ненаученность ходить по земле босиком.

Лес закончился, словно выплюнул нас, «обескоженных» - других, новых - прямо на желтую поляну. Господи, да это же бабочки! Сколько их тут? Сотни! Сотни и сотни! Тысячи! Идем прямо сквозь живое озеро, бабочки взлетают у нас из-под ног, как брызги из-под колес автомобиля, на всей скорости въехавшего в глубокую и чистую после летнего ливня лужу.

Пахнет пыльцой и нектаром. Висит в воздухе пух отцветающего Иван-чая. Летят первые золотые, еще совсем не сухие, яркие и радостные, березовые листочки. Или это бабочки? Или листочки?

Наконец показались дома. Надо как-то надеть туфли: мучилась-мучилась, а к бабушке приволокусь «расхристанной»? Срываю лист подорожника - приложить к пяткам. Тонкий и нежный, он конечно сразу изотрется, но если обуться перед самым домом, можно успеть доковылять.

Северная деревня вытянулась вдоль озера в одну улицу, по одну сторону дороги дома, по другую огороды спускаются по склону к самому берегу. Внизу у воды - бани на сваях, избушки на курьих ножках, деревянный причал у каждой бани, лодчонка у каждого причала. Деревенские дома некрашенные, потемневшие от времени и северной сырости, со скрипучими ступенями, дверями и половицами.

Бабушка шумно радуется гостям, прижимает по очереди к своей большой хлебосольной «матриаршьей» груди, бессистемно малопродуктивно хлопочет. Усаживает за стол, жадно расспрашивает обо всем, не все современные словечки понимая, не все слыша - тугоуха - да и не все от нетерпения выслушивая до конца, перебивает, задает новые вопросы, начинает рассказывать о своем, более насущном - сущностном - и важном. Баня топится, в кувшине свежий компот, после бани попьете, на блюде пироги, я их вот тут под ручником оставлю, спать ляжете наверху, помнишь, ты в детстве любил там спать, я уже приготовила для вас там все - бабушке хочется впихнуть все и сразу, да побольше в долгожданных гостей, которых чуть дождешься, все не едут, в своих городах не пойми чем занятые шибко.

После обеда порываюсь помыть посуду, сопротивляясь сопротивлению радушной хозяйки - устали с дороги, отдохните, я сама тут управлюсь, а вы идите поплавайте, и возьмите лодку, да отплывите подальше, у берега-то мелко и «грязко»!

Конечно нужно отплыть, купальника же нету! Никого нет? Быстро раздевшись, прыгаю в воду и всхлипываю, задохнувшись от холода - северное озеро студеное, прозрачнейшее, глубокое, древнее и так и кишит русалками. Присматриваются к тебе, учуяв пришлую, ревнивые к твоей молодой гибкой стройности, едва не задевают своими змеящимися в воде волосами. Иди же быстрей сюда, так жутко тут без тебя одной!

Нырнул в воду с плеском, с высокими брызгами. Закачалась от толчка лодка на воде, распугал подвижную темную стайку-«тучку» микроскопических мальков, но через пару минут те снова вокруг нас.

На прибрежном мелководье - кувшинковая заводь, желтые чаши цветов размером с цветок лотоса, забавные очаровательные кувшинчики внутри каждой чаши.

Выплыв на безлюдный берег, выходим из воды, чуть сутулясь от смущения и пытаясь прикрыть наготу руками: нас точно никто не видит? Опускаюсь на теплую, нагретую солнцем поверхность скалистого берега, обнаженной спиной прямо на плоские гладкие камни.

Иди ко мне, пусть тяжело, и трудно дышать, пусть иголки больно в спину, но зато ты сразу весь.

 Над его плечом - янтарные стволы сосен с пронзительно зелеными кронами на фоне насыщенно-синего летнего неба. Запах хвои такой густой, что остается липкий привкус смолы на губах. Он протягивает мне спелую крупную ягоду земляники - сорвал прямо под моими волосами.

Неописуемо хорошо и красиво настолько, что начинает казаться, будто вся вселенная была придумана лишь для того, чтобы стать фоном для вашего первого лета.

- Наплавались? - бабушка ждет-не дождется, чтобы с простодушной деревенской непосредственностью пристроить к работе - отдохнули, пора и честь знать! Ты полы намой, да щедрее тряпку смачивай, и залезь во все углы, а я посмотрю, какая из тебя хозяйка выйдет внуку! А ты дрова поруби во дворе, как раз вчера привезли, завтра в сарай и сложим, это вы удачно приехали, очень вовремя.

Может, и шевельнется протест в тебе, городском бездельнике, к деревенской работе не приспособленном, да и не рассчитывавшем на такой поворот событий, но послушно переоденешься в бабушкин старенький выцветший ситцевый халат, подоткнешь подол за пояс и надраишь все как следует, на совесть, да и как иначе - бабушка тут как тут, бдит, не спускает глаз, спуску не дает.

- Замуж надо идти, когда поймешь, что встретила мужчину, которому захочешь постирать рубашку, - бабушка использует время с двойной выгодой, совмещая полезное с полезным - не только контролирует процесс, но и поучает, дает наставления, вызывающие одновременно раздражение и умиление этой бесхитростной деревенской старушечьей философией.

Ну бабушка!..

Грязную воду из ведра следует вылить на улице, за домом, в дальнем углу, за границу двора - в старом деревенском доме канализации и водопровода нет. Вся обожглась о крапиву, пока продиралась к забору, аж слезы на глазах выступили, уж больно крапива ярая.

Голый до пояса, загорелый, коричневый, в старых дедовых, закатанных до колена штанах, он тоже уже заканчивает со своими дровами. Останавливаюсь рядом с пустым ведром, наблюдаю, как работают мышцы под молодой упругой кожей. Пальцы рук почернели - от черной работы, не от чернил для «паркера», как обычно. Смотрит на свои натертости на ладонях то ли с недоумением, то ли с жалостью к себе, то ли с самодовольством - последнее вероятнее всего, судя по тому, что, налюбовавшись, он с гордостью демонстрирует их мне.

- Хозяин! - улыбаюсь.

- Хозяюшка, - улыбается в ответ, по-хозяйски запуская руку мне под халат.

- В баню-то идете? - внезапно материализуется на крыльце заскучавшая в одиночестве бабушка.

Отдернул руку быстро, упала-скользнула вниз по ноге задранная легкая ситцевая ткань, в кожу вонзились миллионы острых иголочек.

- Идем-идем!

- Завтра надо будет еще траву покосить, видишь, вон, крапива вымахала в пояс! - бабушка решительно настроена взять от жизни все.

Берем выданные ею полотенца и березовый веник, а внутри все щекочет. Первое родительское «постелите себе в большой комнате, постельное белье сама знаешь, где». Первое бабушкино «веник перед баней замочите в таком белом тазике, на верхней полке увидите!». Патриархи дали свое величайшее дозволение, благословили, допустили ко всему спектру взрослых супружеских взаимодействий, и теперь ты, смущающийся до каскада нервных тиков по всему телу, стараешься держаться невозмутимо, чинно, соответственно новому - на равных - статусу.

В бане сумрачно, парно, все чавкает, хлюпает, булькает, и от этой инфернальной какофонии пробирает до костей, но с ним совсем-совсем не страшно.

Голый и мокрый - смотрю на него, обмирая от собственного бесстыдства. Обычно мы - только в темноте, еще и глаза закрыв от неподдельного стеснения. Он подходит и, положив руки мне на плечи, вынуждает меня опуститься перед ним на колени, я опускаюсь и делаю то, что он бессловно требует от меня.

Одевшись после бани, он начинает собирать свою несвежую одежду. Оставь! Я… сама.

Он непонимающе смотрит на меня, но не перечит.

Бабушка научила: вещи она стирает в таком синем тазу, вот он.

Руки с голубой тканью погрузились в искрящуюся переливающуюся радужную мыльную пену.

Рубашка.

Его рубашка.

Полоскать выстиранное полагается в озере, вода в нем родниковая, чище слез, развешивать на просушку - на бельевых веревках у бани. Он покорно сидит на причале в ожидании, пока я закончу, лишь отмахивается веткой от комаров и жует травинку. Сидит молча, не отпуская шуточек, которыми пытается замаскировать смущение всегда, когда бывает смущен, и последнее объясняется очень просто - все происходящее его ни в малейшей степени не смущает. Словно бы мы всю жизнь прожили в деревне, и нет ничего более естественного, рядового и обыденного, чем то, что я стираю после бани его рубашки.

Белые ночи. Притихший лес за озером. Недвижная гладь воды. Высокая трава цепляется, хватает за ноги, словно пытаясь удержать, замедлить наши шаги.

Не спеши. Подыши. Всмотрись. Вчувствуйся. Проживи каждую секунду, их мало, их так мало в жизни - вообще, особенно таких!

Бабушка уже легла. Поужинав, как было велено, пирогами, мы поднимаемся согласно полученным - а то как же! - инструкциям на чердак. Я устала, все тело болит и ломит, саднит истертые многострадальные пятки, щиплет обожженную о крапиву кожу, и я долго ворочаюсь, не могу уснуть.

Жарко, хотя все окна открыты.

Там, прямо вот, сразу за бревенчатой стеной - лес. Лес северный, чащобный, плотно населенный суровыми неразговорчивыми несговорчивыми северными духами. Ходят-бродят вокруг да около, гудят, гневаются, потревоженные, кумекают так и эдак, шепчутся-совещаются, как быть с незваными пришельцами.

Громко и звонко на десятки голосов заливаются птицы, трещат цикады, густо пахнет с улицы садовой земляникой.

В полудреме замечаю в углу комнаты свои красивые туфли, бабушка зачем-то перенесла их сюда, наверх, как драгоценность, требующую особых условий содержания. Не здешние, не от мира сего, кощунственно здесь неуместные: а вот как увидит их разбуженный гостевым гамом и многолюдьем старый одряхлевший домовой - будет что? Примет нас или осерчает, раздражительный и больше обычного брюзгливый спросонья, да вытолкает тумаками за порог чтоб неповадно было впредь?

Мягкая-мягкая, застиранная, истонченная в марлю, почти невесомая, как паутинка, бабушкина ситцевая ночная сорочка. Его тихое дыхание в тишине уснувшего дома. Прижимаюсь к нему, мне страшно, ему же жарко, и он так и норовит отодвинуться во сне.

Засыпая, ловлю себя на том, что думаю…

Я думаю о том, что хочу стирать ему рубашки.

Я не просто готова стирать его рубашки, я поползу за ним на коленях, я буду, как трава, хватать его за ноги, пытаясь удержать, я буду вымаливать - я все сделаю, все, только не оставляй меня и сними, сними, не медли, выстиранную, застиранную мною в ветошь рубашку!

Едва слышно шумят от ветра листья деревьев на улице, чуть тоскливо, чуть тревожно, и вместе с тем обнадеживающе, убаюкивающе, умиротворяюще.

Все хорошо. Все как должно. Все как надо.

И вдруг я осознаю, что бог есть.

Точнее, мне очень нужно, чтобы он был. Чтобы было кому шептать, засыпая.

Спасибо.

Спасибо.

Спасибо.

Нарушения новых орфографических норм русского языка

Неприемлемая категорически недопустимая пропаганда гендерных стереотипов

Агрессивное недопустимое навязывание патриархальных представлений о межличностных отношениях

Фрагмент художественной ценности не представляет

21+

 

 

 

Понедельник

 

 

- Не хотите купить новую книгу? - с видом жалкогоой, всеми гонимогоой бедногоой родственникацы к ним в кабинет заглянул-а физическийая лицо, исполняющийая обязанности распространителяльницы печатной продукции с объемной обшарпанной сумкой с товаром на плече.

- Нет, спасибо! - не отрываясь от монитора и не оборачиваясь, отмахнулсялась Раневская.

- Да, давайте, - свое согласие он-а озвучил-а одновременно с Раневской, и молодойая человекчица ничего не расслышал-а в их противоречивом хоре:

- Хотите? - переспросил-а молодойая человекчица, но этим счастливым вторым шансом он-а не воспользовалсялась и своего решения не изменил-а, хотя уже, еще не купив ненужную емуей книжку, раскаивалсялась в бесполезном приобретении.

Прагматичныйая и не склонныйая к сантиментам Раневская говоряще, с нажимом, покашлял-а.

Молодойая человекчица, опасливо косясь на Раневскую, подошелла к своемуей слабохарактерномуой сердобольномуой покупателюльнице и протянул-а запечатанную в плотный непрозрачный полиэтилен книгу вместе с бланком договора.

Не прошедшие цензуру и не получившие разрешения на публикацию книги авторам можно было издавать самостоятельно и самостоятельно же продавать, но в обязательном порядке запечатанными в непрозрачную упаковку, чтобы потребитель-ница художественного текста не мог-ла ознакомиться без своего выраженного в письменном виде согласия с потенциально токсичным и психологически травмирующим контентом.

«Разрешаю продать мне объект художественной литературы № 308 509. Беру на себя ответственность за возможные негативные последствия, моральный вред и душевные страдания, которые может вызвать содержащаяся в тексте информация. Дата, подпись» - он-а протянул-а подписанный договор и деньги молодомуой человекучице.

- Да, я не умею отказывать людям, - предвосхищая проповедь, точнее, отповедь Раневской, сам-а призналсялась в своей бесхребетности он-а, когда распространитель-ница вышелла из кабинета. - Ну, жалко мне. А книжонка копеечная.

- Ну-ну!.. Что ж, давайте взглянем на сей нетленный шедевр, - Раневская подъехала к немуней на своем компьютерном кресле и, забрав у негонее свежеиспечнную покупку, вскрыл-а упаковку.

- «Августовские поля уже налились оранжевым, - с издевкой в голосе продекламировал-а Раневская текст на странице, открытой наугад. - Деревья пожелтели, и пожелтели очень необычно: желтымой стал-а ровно одинодна половин-а крон-ы, нижнийяя, верхнийяя часть при этом почему-то продолжал-а оставаться ярко-зеленымой. Линия между разноцветными половинами был-а почти прямымой, как если бы егоее провели под линейк-у. На егоее вопросительныйую взгляд, он-а пожал-а плечами, мол, он-а тоже не знает, как такое возможно, и почему листья пожелтели таким странным образом». Что ж, отменный образец пейзажной лирики! Ты знаешь, я только сейчас поняла, что а ведь я давно не читала ничего, кроме пейзажных зарисовок. Я как-то не обращала внимания на это раньше. Из-за проклятой работы вообще не успеваешь читать. Или мне просто попадался один и тот же автор? - откинувшись на спинку кресла, Раневская с невидящим взглядом в задумчивости пролистывал-а книжку, которую держал-а в руках.

- «Эти смешные старые романы, культивировавшие образ Человека-Жены и Женщины-Матери! Лицо женского биологического пола - это прежде всего личность, заинтересованныйая в самореализации, право на которую общество обязано емуей предоставить. Он-а вправе отказаться от всего, что ограничивает егоее свободу, егоее потенциал. Лицо женского биологического пола не мясо! Не вещь, не объект сексуальной эксплуатации лицами мужского биологического пола, не биологический инкубатор для вынашивания и выхаживания других физических лиц, не достигших совершеннолетия, не физическийая лицо, исполняющийая обязанности домашнего обслуживающего персонала», - зачитала Раневская еще один случайный абзац. - Интересно, а почему это данный правоверный манифест не прошел цензуру? Что не так? Архаика, конечно, ультраостросоциальные «мясные» метафоры уже сто лет в обед как вышли из моды, но в остальном вроде же все по канону.

Раневская бросил-а взгляд на свои наручные часы и отложил-а книжку - вожделенный конец бесконечно долгого тягомотного рабочего дня наступил.

- Ты считаешь, что самореализация это не важно? - спросил-а он-а, не сдержав позыва к болтливости от перевозбуждения в предвкушении скорого уединения, понимая, что он-а ничем не рискует, выйти за рамки не требующего вникания трепа у дискуссии не было никаких шансов: Раневская ретиво сохранял-а и закрывал-а все свои открытые документы на мониторе, прежде чем выключить компьютер.

На любые сверхурочные задержки на работе корректорраша реагировала странно, уже неприлично болезненно, и всякий раз почти панически спешила, словно промедление было смерти подобно.

- Нет, просто, скажем так, я скептически отношусь к рецензиям плохих танцоров на чужие танцевальные номера. Ты еще не идешь домой?

- Нет, мне еще нужно кое-что доделать.

Раневская скептично-саркастически хмыкнул-а, но ничего не сказал-а.

Проницательныйая Раневская был-а прав-а, никакой срочной работы у негонее на самом деле не было, просто емуей не хотелось столкнуться в холле с молодымой человекомчицей, которогоую Раневская с раздражающим постоянством называл-а егоее «ухажером» и «воздыхателем».

Наконец Раневская, слава богу, ушелла.

Оставшись одинодна, он-а какое-то время сидел-а, откинувшись на спинку компьютерного кресла, наслаждаясь благословенной тишиной и одиночеством.

Так и не придумав, чем заняться, от нечего делать он-а действительно вернулсялась к тексту о языковой реформе, который планировал-а закончить редактировать завтра, никакой спешки не было, но раз уж он-а все равно решил-а задержаться, можно было и не откладывать, тем более, что текст неожиданно по-настоящему увлек егоее.

«Так исторически сложилось, что слова в русском языке имеют категорию рода, уйти от которой невозможно. Феминитивы не менее, чем формы мужского рода, используемые в отношении женщин, дискриминируют небинарных лиц и лиц с нулевым гендером и содержат в себе признаки «обратного сексизма». Наиболее оптимальным являлся бы нейтральный вариант, не акцентирующий внимания на биологическом поле.

Чтобы избежать дискриминирующих «мужских» и «женских» окончаний, было решено создать новую политкорректную норму языка. Правозащитные организации предлагали отменить окончания вообще. Однако поскольку этот вариант оказался труднореализуемым и не совсем удачным - в таком случае слова приобрели бы вид бывшей токсичной формы мужского рода: гор (гора), рек (река), душ (душа) - от него было решено отказаться, хотя такой вид правописания употребляется некоторыми авторами и считается одним из вариантов нормы.

Взамен в качестве новой универсальной гендерно нейтральной грамматической формы было предложено ввести форму, которая не содержала бы указаний на пол путем включения в себя обоих окончаний сразу.

Таким образом, если новая форма образуется путем добавления «женского» окончания к форме мужского рода с нулевым окончанием, окончание пишется через дефис с целью предупреждения омонимии и полного совпадения новой универсальной формы с вытесненной формой женского рода: он-а бежал-а. Это же правило распространяется и на существительные, означающие род занятий и прочие: Михаил писатель-ница, Мария директор-ша.

Что же касается тех случаев, когда новая форма образуется от форм женского и мужского рода, образованных разными окончаниями от разных основ, оба окончания с частями основ пишутся слитно: Михаил бегущийая, Мария бегущийая, Михаил продавецщица, Мария пловецчиха. Если же устаревшие формы женского и мужского рода представляют собой разные слова, новая форма образуется путем объединения обоих слов целиком: другподруга, одинодна. При склонении таких форм оба окончания - или оба слова, вошедшие в состав новой формы - изменяются каждый согласно своему типу склонения: вижу одногоодну бегущегоую бегунанью Марию.

Физические лица радикальных феминистических взглядов возражали против принятия описанного варианта, заявляя, что отделение дефисом это акцент, усиливающий эффект отстояния, то есть, своеобразной сегрегации и геттоизации входящей в состав новой формы старого «женского» окончания, и предлагали образовывать новую форму путем удвоения основ: писетельльница, директоррша. Так же некоторые настаивали на изменении очередности, требуя написания окончаний бывшего женского рода вперед «мужского» - бегущаяий, продавщицавец. Однако из-за сложности произношения такой формы от нее вынуждены были отказаться, к тому же образование новой универсальной формы слов с нулевым окончанием по этой схеме было бы невозможно: он-а - окончание женского рода в этом случае нельзя поставить вперед нулевого окончания мужского рода, а существование в языке двух словообразовательных матриц нежелательно. К тому же в данном случае слово опять же приобретет вид старой токсичной формы мужского рода. Тем не менее, оба вышеописанных варианта не считаются нарушением нормы и их применение допустимо.

Новая универсальная форма должна употребляться в отношении представителей всех гендеров: Михаил бежал-а, Мария бежал-а. Новую универсальную форму изначально предполагалось применять только в отношении людей, однако некоторые приверженцы нового гендерно-политкорректного языка считают целесообразным использование новых форм и в тех случаях, когда речь идет о животных или неодушевленных предметах: кот-а пушистыйая, гор-а высокийая, сыр-а твердыйая, а также в именах, кличках и прозвищах Михаил-а, Марий-йя, Барсик-ая.

Использование формы среднего рода в адрес людей неприемлемо, вместо нее предлагается так же использовать новую универсальную форму: физическийая лицо.

Новый гендерно нейтральный вариант языка является обязательным в письменной и официально-деловой речи. Использование старых форм допускается в разговорной речи при условии наличия письменного согласия всех сторон. Использование старых языковых форм при оформлении цитат и прямой речи в письменных источниках допускается при наличии соответствующей маркировки. Возрастной ценз данных текстов не ниже 16+».

- Вы еще здесь? - голос физическогоой лица, исполняющегоей обязанности вахтерарши, выдернул егоее из задумчивости.

Пожилойая физическийая лицо, исполняющийая обязанности вахтерарши, смотрел-а на негонее взглядом, полным бессильного бездеятельного сострадания: молодойая мужчинаженщина, засиживающийсяаяся на работе допоздна, не может не вызывать сочувствия, задержалсялась ли он-а по требованию тирананши-начальникацы, препятствующегоей личной жизни своих подчиненных, или по собственной воле ввиду отсутствия какой-либо личной жизни.

Последовательное навязчивое компульсивное навязывание гендерных стереотипов

Множественные признаки высказываний женоненавистнического характера

16+

- Да-да, я уже закончила. Я уже ухожу.

Он-а выключил-а компьютер, взял-а куртку и сумку и, погасив свет, вышелла из редакции.

На улице неистовствовала непогода. Толстые секущие струи ливня полосовали полноводные ручьи на асфальте, покрытом, как полки в русской бане, толстым слоем сорванных ветром листьев. Ураганные порывы вырывали из рук редких прохожих зонты, выворачивая их изнанкой наружу и выламывая спицы из ненадежных сочленений.

В их с Солнцем первый вечер, перешедший в первую ночь, тоже лил дождь, как из ведра.

Она бежала по улице, накинув капюшон на голову, засовывая руки поглубже в карманы, чтобы натянуть ткань и заставить свободную куртку плотнее прилечь к телу. Продрогшая, окоченевшая, она уже даже не пыталась обходить лужи и шлепала прямо по бурлящим потокам - холодная вода и так уже стояла в туфлях по самые щиколотки.

В тот вечер Солнце отмечал у себя дома свой День рождения. Ему исполнялось двадцать восемь.

Она помнила каждую минуту того вечера, минута за минутой.

Как в замедленной съемке с эффектом боке.

...Солнце открывает дверь, она входит в квартиру. В помещении тепло и шумно, звучит музыка, слышатся громкие оживленные голоса и смех. Она снимает мокрую насквозь куртку. С «сосулек» волос обрываются тяжелые холодные капли. Солнце протягивает ей полотенце, и она вытирает лицо, после чего наматывает полотенце на голову. Солнце предлагает ей свою безразмерную, как плащ-палатка, толстовку и она снимает с себя мокрые футболку и джинсы - прямо в прихожей, ванна основательно кем-то занята - странным образом ничуть не стесняясь хозяина дома. Впрочем, Солнце не смотрит на нее, он развешивает ее вещи на межкомнатных дверях. Старая заношенная, растянутая, как балахон, толстовка мягкая и теплая, и она быстро согревается. Солнце дает ей вязаные шерстяные носки и она надевает и их. Вместе они проходят на кухню, кто-то из гостей предупредительно протягивает ей рюмку водки. Она выпивает ледяную жидкость и садится за стол - почему-то, словно бы это что-то само собой разумеющееся, ей освобождают место рядом с именинником. Солнце берет ее руки в свои и начинает дышать на них, чтобы согреть. Ей очень неловко быть в центре внимания, да еще и за таким интимным и социально неоднозначным занятием, но она строит из себя бравого бывалого рубаку, которому сам черт не брат. Все вокруг тоже подчеркнуто-охотно соглашаются делать вид, что подобная раскрепощенность и незавуалированность в порядке вещей в среде таких незашоренных свободомыслящих либеральных интеллектуалов, как все присутствующие.

Солнце отпускает ее ставшие теплыми руки. Она откидывается на спинку своего стула и упирается ступнями в перекладину между ножками его табурета - так удобнее. Солнце ничуть не расценил это ее посягательство на его личное пространство как унижение действием, Солнце вообще феноменально немелочен даже в мелочах. Он бережно поднимает ее стопы на свое сиденье и, чуть привстав, просовывает их себе под бедра, осторожно присев на них сверху в позе наездника - так еще удобнее, ноги зафиксированы и не соскальзывают, - и теплее.

К моменту их с Солнцем знакомства она привыкла считать себя асексуальной. Она не испытывала интереса ни к мужчинам, ни к женщинам, и вообще все больше тяготела к тому, чтобы держаться от людей по возможности как можно дальше. Но в ту минуту, ощутив ступнями тяжесть мужского тела, она почувствовала сильнейшее, до тех пор незнакомое ей ощущение.

Она вдруг поняла, что после вечеринки никуда не уйдет. Физически не сможет уйти.

В течение всего вечера она весьма правдоподобно и убедительно изображала из себя рокенрольщицу и неформалку, пренебрегающую навязанными «системой» условностями, формальностями, церемониалами и светским квазиэтикетом. Но когда все разошлись и они с Солнцем остались вдвоем, нервы сдали. Она позорно напрочь вышла из образа, начала нервически хихикать к месту и не к месту, нести какую-то чушь, словно пытаясь безудержным нагромождением слов заполнить пространство между ними, отгородиться от него, предотвратить или хотя бы замедлить развитие процесса, который неостановимо набирал обороты и остановленным быть уже вряд ли мог. Обычно эта ее тактика срабатывала, мало кому - да почти никому - не удавалось продраться сквозь этот сбивающий с ног встречный словесный поток - мало кому приходило в голову хотя бы попробовать продраться.

Солнце какое-то время смотрел на нее, явно не слушая, и словно обдумывая что-то. Затем молча встал и подошел к ней - она сидела на письменном столе, - взял ее лицо в свои ладони и прервал ее лихорадочное словоизвержение, закрыв ей рот своим.

Ничего не соображая от волнения, она попыталась пролепетать что-то про договор.

- Не надо, - мягко и одновременно безапелляционно возразил Солнце, а она была в такой растерянности и замешательстве, что не нашла в себе сил продолжать настаивать на своем, да и было уже поздно.

То, чего она так отчаянно хотела и не менее отчаянно боялась, уже происходило, и даже более того, уже близилось к своей кульминации.

Без договоров, без уговоров, приговоров и заговоров, без согласований, без спроса, без предупреждения, без слов, быстро, сильно, приятно настолько, что даже больно.

Уснуть той ночью она смогла только под утро - Солнце то и дело будил ее, и они снова и снова позволяли себе жить так, словно бы они не жили в том мире, в котором жили.

В ту незабываемую ночь ей было как никогда раньше хорошо и... как никогда в жизни страшно.

Тогда она еще не знала, что этот сплав - непреодолимого влечения, обжигающего раскаяния в содеянном и страха разоблачения - станет ее хроническим состоянием на все то время, что они с Солнцем будут вместе.

Грубейшие нарушения новых языковых норм

Недопустимая пропаганда гендерных стереотипов

Агрессивное навязывание патриархальных представлений о межличностных отношениях

Ярко выраженные признаки сексуальной объективации женщин

Ярко выраженные признаки пропаганды половой дискриминации

Строго 21+

Лужа, в которую он-а нечаянно наступил-а, взорвалась под егоее ногами фонтаном холодных брызг, выдернув егоее из терпких воспоминаний в промозглую реальность. Джинсы промокли выше колена, про кроссовки нечего было и говорить.

На улице ни души, только струи ливня хлещут поникшие деревья во дворах домов.

Толкнув скрипящую калитку, он-а вошелла во двор, прошелла по мокрой садовой дорожке, поднялсялась на крыльцо и открыл-а входную дверь.

В старом доме егоее встретила темнота. Непроглядная, концентрированная, почти материальная.

Только темнота и холод выстуженных за день комнат.

Холод, темнота и пустота.

Нашарив рукой выключатель на стене у входа, он-а щелкнул-а старомодным тумблером. Загорелся тусклый свет: бережливыйая бабушка экономил-а, пользовалсялась маломощными подслеповатыми лампочками, а он-а оставил-а после смерти бабушки все, как было, делать ремонт не стал-а. Не было ни финансовых возможностей, ни качественных отделочных материалов, ни оригинальных элементов декора интерьера в полупустых - пустых - магазинах, ни времени, ни сил, ни вдохновения, ни желания что-то менять.

Чтобы добавить света, он-а включил-а «точечное», а-ля хюгге, освещение - обе настольных лампы, на обеденном столе и на старинном кухонном буфете над мойкой.

Минус темнота.

Задернув шторы, он-а включил-а обогреватель и, не раздеваясь, в куртке, поставил-а чайник на допотопную газовую плиту. Дом совсем небольшой, комнаты-каморки, но каким космически просторным делает помещение одиночество, и как отчаянно тебя одного недостаточно, чтобы эти больные пространства хоть немного заполнить.

Тесненькое помещение быстро прогрелось, и он-а смог-ла снять куртку. Переодевшись в домашнюю фланелевую пижаму, он-а укуталась сверху в старый бабушкин пуховый платок. Стало совсем почти уютно.

Минус холод.

Чайник вскипел, он-а заварил-а чай и открыл-а холодильник поискать чего-нибудь перекусить. Есть не особо хотелось - и как выяснилось, и нечего было. В холодильнике обнаружилась только недопитая бутылка вина, несколько листьев изрядно увядшего салата и небольшой кусочек сыра. Передумав чаевничать, он-а налил-а себе вина, нарезал-а кубиками сыр и устроилсялась за письменным столом перед ноутбуком, чтобы записать важные наброски и заметки.

Она писала, быстро-быстро набирая, чтобы не забыть, вдруг хлынувшие потоком мысли, а в позвонках чем дальше, тем больше нарастали, с каждой минутой усиливались ощущения, что у нее за спиной - обернись и увидишь - Солнце. Сидит, читает, на диване в своей привычной позе - откинувшись спиной на спинку, обе ноги согнуты, одна лежит на боку, вторая стоит перед ним. Свисает расслабленная кисть руки, лежащая на коленке стоящей ноги, второй рукой он перелистывает страницы раскрытой книги на диване перед ним. Рубашка расстегнута и видны смуглые ключицы и грудь.

Это ощущение сделалось таким реалистичным и неотступным, что начало казаться, будто она слышит шелест переворачиваемых книжных страниц, слышит мужское дыхание и неуловимые колебания воздуха от чужого пульса.

Не выдержав наваждения, она обернулась.

Никого, конечно, в комнате нет.

Лишь на прикроватной тумбочке стоит совсем крошечная фотография в безвкусной золотистой овальной рамке - единственное их с Солнцем совместное фото. Картинка была такого редкого формата, что рамка для нее подошла только эта, хотя в свое время она обшарила в поисках весь город.

На обоях на стене над диваном когда-то давно Солнце нарисовал ловца снов. Он хорошо рисовал и ему почему-то очень нравилось рисовать на стене в ее комнате. Он утверждал, что старые обои какие-то особенные, чернила ложились на них смачными жирными росчерками, ввиду чего процесс рисования доставлял художнику несказанное удовольствие. Рядом с ловцом им же был нарисован старинный каменный маяк на крутом утесе, пронзающий тьму перед собой конусом света. Солнце обожал маяки и любил повторять, что для человека, занятого творческим или мыслительным трудом, нет лучшей работы, чем смотритель маяка, и что он мечтал бы о такой работе.

Все пространство стены между рисунками было заполнено аккуратными столбиками мелких, как следы лапок насекомых, цифр. Сегодня, как и каждый вечер все последние пять лет, перед сном она напишет еще одну.

1826.

1826 дней без него.

Захотелось закричать, со всей мочи, срывая голос, чтобы избавиться от колом загнанных в грудь рыданий, проглоченных за день, за все многие дни, утрамбованных в грудной клетке до состояния черной дыры, парализующей работу сердца и легких.

В этот момент раздался стук в дверь, и он-а на самом деле чуть не вскрикнул-а от неожиданности.

- Это я, - услышал-а он-а за дверью голос физическогоой лица, исполняющегоей обязанности редакционногоой водителяльницы - «воздыхателя» и «ухажера».

Он-а открыл-а дверь.

Молодойая человекчица был-а заметно нетрезв-а. Он-а стоял-а на крыльце, чуть пошатываясь, держа в руке бутылку вина. С егоее волос по лицу бежала вода, мокрая ткань куртки «нуарно» блестела в свете уличного фонаря.

- Господи, как ты меня напугал! Что случилось? Заходи, дай закрыть дверь, холодно же, боже, ты же весь мокрый! - на полу мгновенно образовались лужицы воды от струй ливня, порывом ветра вброшенных внутрь дома. - Тебя никто не видел?

Молодойая человекчица лишь молча протянул-а емуей принесенное вино - потрясающий аргентинский Мальбек, и где только емуей удалось по нынешним временам такой раздобыть?

- Ты мокрый насквозь, - он-а достал-а из шкафа полотенце. - Раздевайся, я повешу твою одежду сушиться. Господи, и откуда ты свалился на мою голову!

Он-а хлопотал-а вокруг своегоей гостястьи, испытывая сильнейшую досаду от этого внезапного и совершенно немыслимого ночного вторжения, и, вместе с этим, чувствуя громадное облегчение и... ликование.

Как бы не боялсялась он-а скорее всего неминуемых и крайне - а вот это совершенно наверняка - малоприятных последствий подобного визита, быть одинодна он-а тоже больше просто не мог-ла, а потому откровенно радовалсялась ночномуой пришельцулице, мысленно страшно браня себя за эту непозволительную неуместную радость.

Молодойая человекчица пришелла в их редакцию около четырех лет назад - год спустя после суда над прежнимой главнымой редакторомшей журнала. Он-а знал-а, что нравится их редакционномуой водителюльнице, нравится с самых первых дней их знакомства. Но он-а не допускал-а даже мысли о каких-либо отношениях с кем-либо. И не только потому, что не мог-ла забыть Солнце: после суда он-а в принципе зарексялась впредь так рисковать - даже с самимсамой Солнцем.

После суда он-а чувствовал-а себя так, словно егоее прогнали через весь город голымой, и с тех пор окружающих, каждого случайногоую прохожегоую, он-а воспринимал-а исключительно как очевидцадицу своей опозоренности, и все так же, хотя прошло уже пять лет, шарахалсялась от каждой тени, - сложно довериться человекучице, когда ты ждешь от негонее только ушата помоев в лицо.

Чувствуя себя невольно виноватымой за то, что не может принять этого прекрасного замечательного дара: он-а всегда с невыразимой благодарностью и почти религиозным благоговением относилась ко всем проявлениям даже самой минимальной чужой доброжелательности к себе, - он-а упорно в упор «не замечал-а» влюбленности коллеги. Сам-а молодойая человекчица тоже послушно соглашалсялась делать вид, что не влюблен-а - чтобы не ставить их обоих в ситуацию, когда одинодна страдает от чувства вины, а другойая - от унижения невзаимностью.

Молодойая человекчица, как в трансе, разделсялась до нижнего белья.

Мужские плечи. Мужские руки. Мужская грудь. Плоский живот, длинные натренированные ноги. Молодой человек был невероятно хорош собой.

- Господи, ты же понимаешь, что у нас могут быть проблемы, что у нас будут проблемы, что у тебя будут проблемы! - продолжал-а причитать он-а, чувствуя, как у нее подкашиваются ноги и дрожат мелкой дрожью руки. - Ты хоть понимаешь, как ты подставляешься? Вдруг кто-то из соседей видел тебя! Ты понимаешь, что тебе будет за такое, если кто-то донесет на тебя?

- Пожалуйста, помолчи, - молодойая человекчица поморщилсялась, как от сильнейшей головной боли.

Было видно, что емуей было решительно все равно, он-а был-а явно не в себе, но не из-за опьянения, а от какого-то сильного потрясения.

- Я не могу сегодня быть один, понимаешь? Не могу, правда, не могу. Не прогоняй меня, пожалуйста. Можно я побуду с тобой? Пожалуйста. Я просто посижу здесь. На полу, вот тут в углу, если скажешь. Мне ничего от тебя не надо. Просто разреши побыть с тобой рядом. Мне это очень нужно. Пожалуйста. Мне это очень нужно. Я к тебе не притронусь. Я тебя пальцем не трону. Я только немного посижу здесь, с тобой, и уйду, хорошо? - как заговоренныйая, снова и снова повторял-а свое воззвание молодойая человекчица с аутичным отсутствующим видом, пока он-а укутывал-а его в одеяло и усаживал-а на диван.

Он-а откупорил-а принесенную бутылку вина и сел-а на диван рядом со своимсвоей нежданнымой-негаданнымой посетителемльницей. Какое-то время они молча пили вино прямо из горлышка, по очереди передавая бутылку друг другу.

Егоее маленькая комната была похожа на оранжерею: бабушка любил-а комнатные цветы и они у нее буйствовали, вымахивая под потолок. С лопушистыми разлапистыми листьями, на зависть сочные, мясистые, полные сока и жизни, растения были высажены в старые прохудившиеся - не пропадать же добру - алюминиевые кастрюли и ведра. Красота еще та, но пересадить кустистые заросли в вазоны поприличнее было невозможно, слишком большие и тяжелые, корни и стебли наверняка бы повредились при пересадке, а даже и в случае самого успешного исхода релокации великовозрастная флора могла уже и не перенести столь радикальных перемен на склоне лет. О том, чтобы выбросить цветы не могло быть и речи - кастрюли-кадушки на редкость уродливые, конечно, но сами-то фикусы роскошные, не говоря уже о том, что это была живая непосредственная память о бабушке. И хотя ухаживать за домашними растениями он-а не очень любил-а и толком не умел-а, за бабушкиным наследством он-а следил-а на совесть, искренне старалась, берег-ла.

- Сегодня после работы я попал в пробку, - все так же глядя в пространство перед собой, прервал-а молчание молодойая человекчица. - Передо мной стояла машина, за рулем которой сидела молодая женщина лет сорока. Я спешил к матери в больницу. У мамы онкология, рак груди, ей сегодня как раз сделали операцию, и я очень торопился, чтобы успеть до закрытия. Я решил не ждать, пока пробка рассосется. Я решил развернуться и поехать по другому пути, более длинному и раздолбанному, но без пробок. Мне нужно было, чтобы стоящая передо мной машина чуть сдала вперед, и я бы смог вырулить из своей полосы. Я посигналил, и девушка из машины передо мной высунула в открытое окно руку с поднятым вверх средним пальцем. Знаешь, я не разозлился. Я подумал, что и вправду по-хамски себя повел. Нужно было подойти и попросить ее проехать вперед, а не сигналить. Я вышел из машины, чтобы все объяснить. Увидев меня, девушка выскочила из машины и - ты не поверишь! Она выломала антенну на своем капоте и набросилась с ней на меня. Она начала избивать меня этой антенной, как прутом. Сразу же набежала толпа, кто-то вызвал полицию. Меня задержали и отвезли в участок. В больницу я, конечно, не успел. Мама написала мне сообщение и назвала меня безответственной бездушной бессовестной скотиной и мразью. Прямо так и написала.

Молодойая человекчица несколько минут помолчал-а.

- Когда мне было лет тринадцать, мать однажды ударила меня туфлей по лицу, - продолжил-а он-а после паузы. - Она ударила меня раз десять. Подошвой. По щекам, по лбу, по глазам, не разбирая, куда попадет. Все началось с того, что она велела мне навести порядок в книжном шкафу в моей комнате. Сказала, что там сам черт ноги переломает. Я был занят, сейчас уже не помню, чем, но помню, что был очень напряжен и сосредоточен. Я сказал ей, что уберу позже. Она продолжала настаивать. Я сказал, что меня все устраивает, это мой шкаф, мои вещи и моя комната, и что я сам разберусь. Может быть, это действительно прозвучало грубовато. Наверное. Мать как раз приклеивала оторвавшуюся подошву и держала туфлю в руке. Я даже не успел договорить своей фразы... Синяки были по всему лицу. Я был весь синий. Хорошо еще, что подошва была плоской, без каблука. Не помню, как выскочил из дома. На улице шел первый снег, а на мне была одна футболка с коротким рукавом, домашние штаны и тапки. Я ходил по дворам около двух часов, время от времени греясь в подъездах. Потом я все-таки вернулся домой. Я извинился перед мамой, сказал, что я мудак. Я вымаливал прощение несколько недель, в течение которых она не разговаривала со мной и даже не смотрела на меня. Словно бы меня не было.

Молодойая человекчица вдруг опустилсялась на диван и положил-а голову емуей на колени.

Он нравился ей, очень, очень нравился, он был очень хороший и привлекательный, просто… Просто он был не им.

Она начала машинально гладить его одной рукой по плечу, только в тот момент заметив пунцовые рубцы от ударов антенной на щеке и на шее. Второй рукой она держала бутылку, из которой время от времени отпивала, с каждым глотком ощущая, как прямо пропорционально уровню жидкости в бутылке опускается уровень хронического латентного животного страха в ней самой.

Читая старые запрещенные книги, он-а всегда ловил-а себя на том, что не может поверить - не может представить себе - как в условиях террора и жесточайшего ограничения свободы личности, как например, во времена средневековой инквизиции или в странах шариата, когда самое пустяковое ослушание и неповиновение чревато наисуровейшим наказанием, все равно находились безумцы, которые отваживались нарушать запреты и лишаться той же невинности до брака, изменять законным супругам и «приносить в подоле». Казалось бы, неконтролируемый ужас и банальный инстинкт самосохранения должны бы были начисто вытравить, нейтрализовать в людях все желания и страсти.

Гладя по исполосованной щеке красивого молодого мужчину, она вдруг ясно поняла, как такое могло стать возможным.

На самом деле все объяснимо. Пытка пустой темной холодной комнатой не менее изощренна и невыносима, но если вероятность оказаться в застенках экзекуторской хотя и очень высока, но все-таки гипотетическая и отдаленная, то холодная пустая темная комната - она вот, каждый день, неизменная и неотвратимая. День за днем. День за днем. День за днем.

- На днях мы с другом шли в спортзал. На детской площадке гуляла молодая девушка с ребенком, - все тем же безэмоциональным тоном продолжал-а изливать душу молодойая человекчица словно бы и не емуей, а пространству перед собой. - Мы обогнали ее, и вдруг, когда девушка осталась у нас за спиной, раздался окрик: «Куда пошел? А ну стоять!». Мы с другом оба вздрогнули, остановились и обернулись. Оказалось, девушка обращалась не к нам, а к своему двухлетнему сыну. Но мы оба - взрослые амбалы, нам обоим уже за тридцать - дернулись и втянули головы в плечи. Представляешь? Такой вот условный рефлекс на женский голос. Привычка, доведенная до автоматизма. Смешно, да? Очень смешно.

Грубейшие нарушения требований соблюдения политкорректности

Агрессивная пропаганда дискриминации по половому признаку

Несомненные признаки мизогинии

Категорически недопустимые оценочные суждения сексистского характера

Токсичная лексика, могущая быть приравненной к призывам к ненависти

Описания сцен, категорически не согласующихся с общепринятыми нормами морали

Риторика выраженной однозначно злонамеренной абьюзивной направленности

- Послушай, то, о чем ты говоришь… Я понимаю тебя. Я все понимаю, но... Почему именно сегодня? Почему ты пришел ко мне со всем этим именно сегодня? - он-а не стал-а добавлять «когда Солнце отпустили на свободу».

Молодойая человекчица какое-то время молчал-а, словно не решаясь признаться в чем-то. Затем, оторвавшись от егоее колен, сел-а и глядя ей прямо в глаза, сказал-а:

- Я прочел твои записи.

Он-а зажмурилсялась от ослепительной ядерной вспышки стыда и закрыл-а лицо свободной рукой.

Несколько недель назад кто-то в редакции украл-а - хотя он-а до последнего надеялсялась, что потерял-а - съемный диск с егоее заметками из егоее портфеля.

- Твой дневник... его распечатали, - молодойая человекчица пыталсялась оторвать егоее руку от егоее лица. - Мне попался один из экземпляров. Остальные разошлись. Я бы вернул диск. Послушай… Я не должен был читать. Знаю. Прости. Просто... Я не мог не прочесть. То, что ты пишешь, это... Послушай! Пожалуйста, послушай меня! Я знаю, что ты любишь его. Я просто хотел сказать, что я хотел бы… Я мечтал бы, чтобы когда-нибудь кто-нибудь любил бы меня так, как ты его.

- Ты же обещал, - напомнила она, когда молодой человек забрал у нее вино и поставил бутылку на пол.

- Можно мне посмотреть на тебя? Дай мне посмотреть на тебя. Пожалуйста. Ты такая красивая. Я так хочу посмотреть на тебя. Я так хочу тебя увидеть, - словно под гипнозом, твердил молодой человек, расстегивая пуговицы рубашки ее пижамы.

- Ты же обещал, - повторила она, но молодой человек будто ничего не слышал и не контролировал себя.

Он уложил ее на диван, подмял под себя, запутался с завязками на брюках ее пижамы.

Минус одиночество.

Множественные нарушения новой орфографической нормы русского языка

Недопустимая пропаганда гендерных стереотипов

Агрессивное навязывание патриархальных представлений о межличностных отношениях

Ярко выраженные признаки сексуальной объективации женщин

Ярко выраженные признаки пропаганды половой дискриминации

Ярко выраженные недвусмысленные признаки пропаганды девиантного поведения и сексуальных перверсий

21+

 

 

 

Музыка зимой

 

 

Тот самый полумрак. Благодатный топленый полумрак теплой тихой комнаты морозной лунной зимней ночью.

За окном - застывший черный космос, недвижный монолит черного льда. Не где-то там, недостижимо и непостижимо высоко и далеко, нет - зимней ночью космос начинается сразу за порогом твоего дома, он со всех сторон у самых стен, вот - прямо под твоими пальцами, протирающими заиндевевшее стекло.

Тихо играет музыка, как будто сама богиня-мать гладит тебя по волосам, напевая-шепча колыбельную, наделяя жизнью, силой и знанием.

Музыка - послание бога, зашифрованные сигналы из космоса, откровение надчеловеческого всеразума, беспроводная передача данных из облачных хранилищ информации мироздания.

«Скоро-скоро наши зерна упадут

в неведомую землю, остывшие ладони.

Скоро-скоро скорый поезд увезет

того, кто вечно ищет,

да к той, что и не ждет уже.

Скоро-скоро он узнает, где чужие, где свои.

Он не отбрасывает тени, он идет, как лед через ручьи».

Мы были вдвоем, мы пили водку. Как герои книг Ремарка, чудом выжившие, спасшиеся от неминуемой погибели в эпицентре адской военной мясорубки счастливчики, баловни судьбы, полуживые от усталости бесприютные скитальцы, потерянные на пропитанной насквозь человеческой кровью и слезами планете, вдруг случайно набредшие в далекой глуши на чей-то заброшенный дом, чудом уцелевший среди дымящихся руин и обугленных воронок. Островок жизни, кусочек мирной жизни, оазис человеческой нормальности, временный кров-схрон, короткая передышка от непрерывного надрывного бегства, наперегонки со смертью, от нескончаемого горя, гари, угара, смрада гниющей мертвой плоти и мазутного машинного чада от раскуроченных оплавившихся сопел, уставших - даже бездушное железо устанет - изрыгать самое ничто.

«Знают только сосны и янтарная смола,

как в высоких травах заплетаются тела.

Моя любовь. Ты моя любовь…

Ты спроси у флейты из сухого тростника,

что на дне своем скрывает мутная река,

Моя любовь. Ты моя любовь…»

Свет настольной лампы, музыка и ночь, зима и космос за окном. Весь город спит, ни света, ни души. Тепло и пьяно, внутри мужского биополя - как в центре очерченного вокруг тебя магического круга, оберегающего от всякой нечисти, нелюди и хтони.

И больше не страшно, и больше не важно, что было, что будет: будь, что будет, у меня было то, что уже у меня не отнять.

Я гладила тебя по щеке. Ты знаешь, как это приятно - гладить тебя по щеке?

Я целовала твои уголки: уголки твоих глаз, уголки твоих губ - ты знаешь, как вкусно целовать тебя здесь?

Гладить. Ладить. Налаживать. Творить лад, гармонию, согласие, созвучие. Делать хаос мелодией, собирать, как пыльцу, красоту, вбирать подушечками пальцев, лучить мир и покой, усмирять вихри энергий, не давая им сшибиться, спутаться, наложиться друг на друга и срезонировать, вызвать взрыв, распад, разрушение, крах - не лад, не складность, не гладкость, не сладость.

«Знает о том, что приносит несчастья,

но помнит свои долги,

в русые косы вплетает крик иволги.

А где-то качается лодка на темных волнах,

и стучат топоры,

прячется солнце в зарослях до поры.

О, но скоро будет солнечно.

Скоро будет ласково.

Скоро глаза твои будут сверкать

незнакомыми красками…»

Твои уголки, и пальцы, и стон, уже хорошо, уже хорошо и лучше не надо, хотя… О боже, о да, конечно же надо, конечно же надо, еще!

Еще.

Еще…

Тихо-тихо, тихо-тихо, тихо-тихо.

Ты знаешь, как мне хорошо?

Я музыка.

«Только помни о том, что твой взгляд словно выстрел

под сводами древнего храма.

Твой конь не споткнется, летя через камни, летя сквозь запах жасмина,

а все остальное лишь пыль и болотная тина.

Хочется тихо сгореть в жарком пламени неразведенных костров,

в открытую книгу спрятаться между строк.

А ты все смотришь кино, ты все ищешь себя среди серых камней,

но то, что осталось за кадром, известно лишь мне одному.

Но скоро будет ветрено.

Скоро будет солнечно»...

Усни на мне. Ты будешь спать, а я буду слушать, как стучит в мое твое сердце, и шумят за окном, нестрашно страшно, деревья, и гладить тебя по плечам.

Нарушения новых орфографических норм русского языка

Фрагмент с малопонятным содержанием и невнятным подтекстомневнятным Фрагмент с малопонятным содержанием и невнятным подтекстом

Навязывание гендерных стереотипов

Навязывание патриархальных представлений о межличностных взаимоотношениях

Фрагмент смысловой нагрузки не несет

Фрагмент художественной ценности не представляет

 

 

 

Воскресенье

 

 

Но она еще помнила те времена, когда влюбиться хотелось.

Главная проблема человеческих взаимоотношений заключается в том, что люди принимают за любовь все, что угодно, но только не то, что хотя бы отдаленно могло бы напоминать это чувство. Чаще всего любовью считают гипертрофированный маниакальный родительский инстинкт со сбитым на самые малоподходящие для этого объекты фокусом, гиперконтроль и гиперопеку. Любят называть любовью доведенное до патологической степени чувство долга и чувство вины. Сексуальную одержимость. Инфантильную зависимость от партнера и потребность в пошаговом ежеминутном инструктаже ввиду собственной недееспособности. Неспособность организовывать свой досуг самостоятельно и острую по этой причине нужду в аниматоре, массовике-затейнике, соучастнике в серийных групповых убийствах времени с особой жестокостью.

Ей же хотелось испытать нечто принципиально иное. Хотелось вот этого - когда «захватывает дух», «замирает сердце» и «вырастают крылья за спиной». Хотелось захлестывающего восторга чем-то если не, то близким к совершенству. Хотелось восхищаться. Хотелось наслаждаться красотой. Как гурману иногда хочется «чего-нибудь вкусненького», так эстету хочется порой чего-то красивенького. Очень, очень-очень хочется.

Парадоксально, но тогда, в подростковом возрасте, страха не было. Был юношеский максимализм, была жажда бунта, была бравада, было, пусть и большей частью показное, лихачество. Страха не было. Бесстрашие произрастало не из реальной оценки имеющихся ресурсов для противостояния, а исключительно из щенячьей пустоголовой пустозвонной самоуверенности, зиждившейся на банальном недооценивании степени опасности: оптимист - это пессимист, обладающий информацией не в полном объеме, - но все же это было лучше, чем пришедший на смену безремиссионный «синдром беглеца». Неотступный неодолимый липкий страх с сопутствующей намертво укорененной привычкой невротически дуть на воду губами, до некрозов сожженными молоком температуры расплавленного чугуна.

Когда им было лет по четырнадцать, они с лучшей подружкой, маясь скукой, от нечего делать рыскали по пыльным семейным антресолям в надежде найти какой-нибудь секретный клад. Какие там еще могут быть клады в заурядных обывательских квартирах, но а вдруг. Мало ли. И, надо же, в дальних закромах - кто ищет, тот всегда найдет - они действительно наткнулись на давным-давно забытые старинные короткие мини-юбки и туфли на высоких каблуках, древние, еще, кажется, бабушкины. Ничтоже сумняшеся они вырядились в находки и - надо же было додуматься! - отправились в таком виде гулять по центральному городскому проспекту. Это было что-то сродни детскому желанию кинуть яйцо с балкона на голову случайному прохожему или устроить дурацкий телефонный розыгрыш. Неуемный зуд бросить вызов обществу, пощекотать нервишки, сделать что-то запретное, неумное и несмешное, и почти неизбежно чреватое разоблачением и несоразмерным проступку возмездием, но непреодолимо притягательное.

Однако задуманный образ дерзких нарушительниц спокойствия до конца выдержать - внезапно, кто бы мог подумать! - не удалось. С непривычки ходить на каблуках они обе снова и снова комично спотыкались, едва не вывихивая лодыжки и вызывая шквал прыскающих хохотков у себя за спиной - и от унижения спотыкаясь все чаще, буквально на каждом шагу. Короткие узкие юбки неумолимо ползли вверх - и как их раньше носили на постоянной основе? - и ткань приходилось беспрерывно обтягивать. Дрянная тушь осыпалась с густо накрашенных ресниц, вокруг губ по влажному от пота подбородку расплылась алая кайма от некачественной помады, увлажнившиеся от волнения и стресса волосы обвисли жалкими мышиными сосульками. Быстро подрастерявшие кураж, они все же кое-как продефилировали - не поджимать же хвост так откровенно и так скоропалительно, едва начав, - на дрожащих «оленячьих» ногах пару кварталов. После чего, таки не выдержав, разулись - выламывать ноги на этих бесчеловечных ходулях больше не было мочи, - и, растрепанные, расхристанные, с пунцовеющими мордашками, босиком засеменили домой, уже не пытаясь делать вид, что не спасаются позорным бегством.

До беспамятства перепуганные собственной безумной выходкой, весь вечер они сидели дома, как мыши под веником. Друг перед дружкой им еще удавалось хорохориться, шутить и заливаться неестественным «ухарским» смехом, но было им не до смеха, и они до последнего оттягивали момент расставания, страшась одиночества - в одиночку справляться с ужасом от содеянного совсем тяжело.

Даже сейчас, столько лет спустя, каждый раз при одном воспоминании о той их бесшабашной прогулке - безжалостная память зачем-то хранила эту самоистязательную кинохронику, как и превеликое множество других - из центра макушки вниз, по лицу и зоне декольте, по ушным раковинам, по затылку, шее и плечам начинал исправно растекаться оползень жара стыда.

Полные священного праведного гнева взгляды прохожих.

Чужие побелевшие от бешенства губы и до хруста сжатые челюсти.

Вращательные движения пальцем у виска.

Злобное змеиное шипение вслед.

Искаженные, обезображенные ненавистью лица.

Нарушения новых орфографических норм русского языка

Пропаганда гендерных стереотипов

Навязывание патриархальных представлений о межличностных отношениях

Признаки сексуальной объективации женщин

Признаки пропаганды половой дискриминации

Признаки призывов к ненависти

18+

Облучение ненавистью - как облучение радиацией. Незримо, незаметно и неощутимо. Но смертельно.

Очередную лошадиную дозу этого излучения, от которой затрещали все дозиметры, он-а получил-а уже неделю спустя после исторического променада. Все началось с того, что, проиграв в какой-то, как все подростковые развлечения, непременно непристойной игре, он-а должна был-а в качестве расплаты за проигрыш вступить в «предсексуальный контакт орального характера» со своимсвоей одноклассникомцей.

Егоее «товарищщица по несчастью» долго кривлялсялась, деланно кривилсялась, отплевывалсялась и имитировал-а рвотные спазмы. Устав от затянувшегося низкопробного паясничания, ни в малейшей степени не остроумного, и довольно оскорбительного, ибо его можно расценить не только как демонстрацию идиосинкразии к межполовым взаимоотношениям как таковым, но и как выражение неприязни конкретно к немуней, он-а вдруг решительно шагнул-а навстречу, взял-а отворачивающееся лицо в свои ладони и с силой прижалсялась губами к чужим губам.

И вдруг... мальчишечьи губы совершенно неожиданно оказались ничуть не противными.

Она видела испуг от неожиданности и замешательство в глазах парня, видела, как они постепенно уступают место тому же изумлению, что охватило ее саму, видела, как зарождается, точнее, высвобождается истинное глубинное подавленное влечение, по-юношески сильное, а потому с трудом поддающемуся сдерживанию. Поверхностью своих ладоней она ощущала, как расслабляются под ее пальцами чужие одеревеневшие было скулы и ослабевает сопротивление упрямо сжатых губ, в какой-то момент сдавшихся, не устоявших, ответивших на навязываемое им предложение. Поначалу рефлекторно вцепившись своими пальцами в ее пальцы в попытке разжать ее руки, захватившие его лицо и лишившие его тем самым возможности избежать этого насильственного поцелуя, уже несколько мгновений спустя ее пленник непроизвольно сам еще сильнее прижал ее ладони к своим скулам, лишив теперь уже ее возможности отпустить его.

Малолетние рыбки-прилипалы к замочной скважине жадно обступили их со всех сторон плотным сладострастно притихшим кольцом, полминуты спустя взорвавшимся аплодисментами и свистом, одновременно глумливым и подстрекательским, улюлюкающим и похотливым.

Их спонтанный контакт предсексуального характера длился дольше, чем это требовалось для удовлетворения любителей публичных унижений, тем более, что последнего как такового, что не могло не раздражать, не наблюдалось: униженными оба «штрафника» ничуть не казались, они выглядели шокированными интенсивностью удовольствия, испытанного ими от процесса, задумывавшегося как унизительный.

Чтобы, упаси бог, не быть заподозренными в возникшем друг к другу неравнодушии, весь остаток вечера они с одноклассником старательно-демонстративно избегали хоть на метр приблизиться, а даже случайно взглянуть друг на друга, и так же старательно-демонстративно они избегали друг друга потом в школе.

Нарушения новых орфографических норм русского языка

Недопустимая злонамеренная пропаганда гендерных стереотипов

Агрессивное навязывание патриархальных представлений о межличностных отношениях

Ярко выраженные признаки сексуальной объективации женщин

Ярко выраженные признаки пропаганды половой дискриминации

21+

А через пару дней на одной из перемен в их класс вошло школьное исчадие ада.

Бич божий, чертово отродье, оторви и брось, известная на весь город неуправляемая скандалистка из тех безнадежных запущенных случаев, с которыми не справляются ни учителя, ни родители, ни даже сотрудники детских исправительных учреждений. Недоросли было всего шестнадцать и в ней едва ли было много больше полутора метров, но она нагоняла самый настоящий страх и ужас не только на учеников младших классов - даже старшеклассники обходили патологически агрессивную пичугу стороной.

Встав на стул, как на ступеньку, девица шагнула на учительский стол, прямо грязными подошвами ботинок на разложенные на столе тетради, и, возвышаясь над рядами парт, обвела присутствующих «паханским» взглядом.

- Ну что, чмошники? - пигалица присела на корточки с широко разведенными в позе демонстрации мачизма ногами.

Несмотря на то, что девица была старше их всего на два года и она была одна, а в классе находилось три десятка человек, в том числе и внушительных габаритов здоровяки, все сидели за партами, боясь поднять глаза.

- Чего это у вас тут так воняет? Кто тут пробзделся? - девица встала и что есть силы дернула за ручку оконной рамы.

Окно с дребезжанием распахнулось, на пол осыпалась растрескавшаяся отслоившаяся краска. В помещение ворвался оглушительный птичий гомон и весенний воздух, влажный и свежий, от потока которого взметнулись листы тетрадей у ног на учительском столе. Открытым окно класса они видели тогда впервые - его никогда не открывали - и в последний раз.

- Так кто пробзделся, задроты? Ты, жирный? - девица глянула на самого полного ученика в классе, тот лег лицом на парту и обхватил голову руками. - Или ты, дрочила? - перевела она свой взгляд на соседа трясущегося, как осиновый лист, толстяка.

Сидящая на первой парте отличница, по всей видимости, пытаясь заручиться расположением опасной особи, громко рассмеялась, всеми силами выражая свою ей лояльность.

- Че ржешь, сучка? - непрошенной присяги на верность пичуга не оценила. – Пи*ды хочешь получить? Хочешь получить пи*ды?

Не помня себя от страха, отличница продолжала хихикать и мелко трясти головой в знак согласия - девочка билась в натуральной истерике.

- Не, ну вы видели, какая безмозглая курица! Дать тебе пи*ды? Чтобы ты потом пиликать на своем е*аном баяне не смогла больше никогда в жизни? Ладно, не сцы, не буду я тебя пи*дить, живи, умственно отсталая! Так кто набздел, пидарасы? Признавайтесь, мудилы! - маленькое чудовище спрыгнуло со стола в проход между партами и приблизилось к самому тихому и забитому мальчику в классе.

Схватив альбом для рисования, лежавший на парте, девица небрежно пролистала его.

- Ой, б*ядь, меня сейчас вырвет! «Любимой мамочке!» Пи*дец! Маменькин сынок! - выдрав из альбома разозливший ее рисунок и разорвав на мелкие клочки, девица швырнула обрывки художнику в лицо.

- А это что у нас за очколупка? - неотвратимым смерчем девица надвигалась прямо на нее, ни на секунду не прекращая изрыгать ругательства. - Что, обосралась, паскуда? Так это ты навоняла тут, залупа?

Чертов звонок никак не звонил и учитель все не появлялся, ждать помощи и защиты было неоткуда.

- Покажи штанишки, е*аная заучка! Снимай штаны, уе*ище! Ты же у нас знаменитая любительница кое-чего, - пичуга сложила большой и указательный пальцы колечком, а средним пальцем второй руки начала водить туда-сюда в образовавшемся отверстии.

- Любишь, да? Любишь, когда тебя прут, конченная? Любишь, когда тебя натягивают, ху*соска? Любишь, подстилка? Я знаю, что ты при всех сосалась с тем имбецилом, с которым вы играли в бутылочку!

Казалось, этот кошмар будет длиться вечно, и извержение самых омерзительных ругательств не прекратится никогда, но внезапно одноклассник, с которым они «сосались», встал из-за своей парты, подошел к психопатке и от души приложился той кулаком по физиономии. Пигалица грохнулась на пол и проехалась между рядами парт на своих костистых птичьих ягодицах.

От благодарности за неожиданное спасение и чувства гордости за своего защитника хотелось одновременно расхохотаться и расплакаться.

- Ну, все… Считай, что ты пи*дой накрылся, сука! Тебе пи*да, падла! Готовься, после уроков тебе не жить!

Наконец пронзительно прозвякал раздолбанный звонок. Девица встала и вразвалочку вышла из класса.

Появившийся в кабинете несколько минут спустя учитель какое-то время орал дурным голосом по поводу открытого окна и пытался выяснить, какого, во имя господа, дьявола здесь творится, но ему никто ничего не сказал.

Нарушения новых орфографических норм русского языка

Агрессивная злоумышеленная женоненавистническая риторика

Усиленное очернение женского биологического пола

Оценочные суждения телоненавистнического характера

Категорически неприемлемые описания сцен не согласующихся с общепринятыми нормами морали

Экстремальные показатели обсценной лексики

Высказывания ярко выраженной непассивной абьюзивной направленности

21 +

То, что началось в ее жизни после огласки такого компромата, в общем-то, понятно и так.

Травля.

Насмешки и издевки самых бессердечных, молчаливая, брезгливо-сочувственная дистанцированность тех, то посердобольней. Абсолютное одиночество и изоляция. Ставшее рефлекторным превентивное заискивание перед каждым встречным-поперечным в надежде избежать новых эпизодов унижения. Все сильнее крепнущая убежденность в заслуженности остракизма вследствие все усиливающейся нелюбви к себе. Постоянной подавленность от осознания собственной неисправимой испорченности и неискоренимой плохости.

Закончив школу и поступив в университет, она, сломленная, потерянная, сразу же согласилась на безапелляционно навязанные ей отношения с одной из самых активных университетских активисток фемдвижения. Согласилась не потому, что разделяла феминистические взгляды и имела однополые предпочтения, а исключительно потому, что ее, наконец-то, хоть кто-то «взял к себе». Подобрал, как выброшенного зашуганного щенка с улицы, готового лизать любую не ударившую, а уж тем паче погладившую его руку.

Партнершу она никогда не любила. Не в том смысле, что не испытывала к ней теплых чувств, а в том смысле, что она испытывала к ней ноющую, как зубная боль, антипатию и отчаянно тяготилась ее обществом. Ей была смертельно скучна трибунная, беззастенчиво кондовая пропагандистская демагогия подруги, не нравился ее стиль одежды, ее стрижка и манера держаться, раздражал ее голос, подленькие подшучивая с хорошо завуалированным, комар носа не подточит, но прекрасно ощутимым социопатически-злорадным наслаждением чужой задетостью. Злили ее высокомерие, чванство и самовлюбленность, совершенно безосновательная - любить там было нечего, партнерша была эгоистичной, патологически жадной и мелочной, визгливо-склочной, трусоватой, ограниченной и недалекой, хотя она и мнила себя интеллигенткой и интеллектуалкой.

Единственным, что делало их отношения возможными, было то, что ее вторая половина, запредельно энергичная в политической сфере, сексуальной активностью не отличалась. Страшно комплексуя из-за этого, она часто ссылалась на занятость, вынужденные ночевки в офисе и бесчисленные командировки, а потому виделись они редко.

Настолько редко, что за все три года ее партнерша ничего не заподозрила и до последнего дня не догадывалась о ее связи с Солнцем.

Проснувшись утром после ночного вторжения редакционного водителя, она ощутила необычный запах, исходивший от ее кожи. Очень специфический, очень узнаваемый, давно забытый запах.

Не без труда, пришлось приложить усилия, она вспомнила его.

Запах мужского тела. Запах мужской туалетной воды. Запах мужского секрета внутри нее.

Почувствовав, что у нее за спиной в кровати кто-то есть, она, еще не до конца проснувшаяся, по привычке решила сквозь полудрему, что это Солнце. И только окончательно проснувшись, она вспомнила о вчерашнем визите и о том, что произошло ночью.

Ноги машинально сами поджались к груди, она вся собралась в комок, чтобы не застонать.

Молодой человек несмело обнял ее и с силой развернул лицом к себе.

- Посмотри на меня. Посмотри на меня. Открой глаза и посмотри на меня! - тормошил он ее, пытаясь расцепить ее руки, которыми она обхватила себя за колени.

Она открыла глаза. Молодой человек вглядывался в ее лицо с виновато-настороженным видом, и это внезапно вызвало в ней приступ глухого раздражения.

Она всегда придерживалась принципа «боишься - не делай, делаешь - не бойся», и этого собачьего взгляда на дух не выносила. Раз уж ты отважился потянуться дрожащей ручонкой к запретному плоду, так хотя бы получи удовольствие, а не устраивай сцены покаянного засыпания себя пеплом с головы до ног.

- Я ни о чем не жалею, - словно прочитав ее мысли, опроверг ее инсинуации на его счет молодой человек. - Я очень боюсь, что жалеешь ты.

Ее взгляд упал на недопитую накануне бутылку вина, стоявшую на тумбочке у дивана. Она никогда ничего подобного себе не позволяла, но в тот момент, приподнявшись на локте, дотянулась до бутылки и, полулежа, допила остатки в несколько больших глотков.

Один нечаянный неверный взгляд или чуть не такой ритм дыхания - и молодой человек непоправимо бы все испортил. Но молодой человек не только ничего не сказал - он восхитительно не повел и бровью.

Ее охватило одно то ли новое, то ли давно забытое старое чувство. Она поняла, что ей захотелось вина не потому, что она хотела «напиться с тоски» и «забыться». И не потому, что ей вдруг вздумалось взбрыкнуть и выкинуть нечто «эдакое» по старой памяти. Ей захотелось вина просто потому, что... ей было хорошо. Как не было уже много-много лет. Она уже и забыла, на что это похоже - когда тебе хорошо. Она чувствовала себя так, словно ей сделали переливание крови, влили недостающее количество, избавив от хронической осточертевшей анемии и всеобъемлющей, заживо мумифицирующей апатии. У нее открылись глаза, появились силы дышать и чего-то хотеть - и впервые за долгие годы ей чего-то захотелось. Захотелось получить удовольствие от умопомрачительно красивого молодого мужчины рядом, от его искреннего нескрываемого - воскрешающего - мужского обожания, от его до боли в мышцах пресса смешных шуток, от хорошего вина и какого-нибудь старого запрещенного сериала, от счастливого безделья и блаженного «одноволнового» единодушия с партнером. Захотелось побыть живой, молодой, красивой, беззаботной, любимой и влюбленной - и она решила дать себе побыть такой.

- Мне сходить за шампанским к завтраку для леди? - спросил молодой человек, даже не догадываясь, что только что снова балансировал на грани - произнесенная им реплика была единственной правильной реакцией, будь которая любой другой, и все было бы безнадежно испорчено.

Но молодой человек опять ничего не испортил.

Она лишь молча посмотрела на него.

- Понял - почему я еще здесь.

Нарушения новых орфографических норм русского языка

Недопустимая пропаганда гендерных стереотипов

Агрессивное навязывание патриархальных представлений о межличностных отношениях

Ярко выраженные неприемлемые признаки сексуальной объективации женщин

Критически высокие показатели сексизма и неполиткорректности

Призывы к ненависти и дискриминации женщин

Пропаганда харассмента и девиантного поведения

21+

 

 

 

Ревную

 

 

На шторах театр теней - дуэты ветров и ветвей, и твой силуэт неподвижный, и облако дыма твоей сигареты в порывах весенних с балкона сорвавшись тебя покидает.

Вернешься, закроешь балконы, задуешь свечей ряд, запахнет дымами, дождями, ветрами, холодный, сейчас будешь рядом, раскроешь, разденешь, возьмешь все, что хочешь, уснешь, влажный, позже, оставишь неспящую думать красивые строки.

Ревную.

К мелодиям песен, которые любишь, волшебным - застыть, распахнуться, впитать - заструятся по руслам потоками соков, раствором восторга.

Ревную к машине, в которой, дельфинно бликуя, с парковки у дома по утренним хрустким и крохким пластинам на лужах, по льдистым осколкам весь в россыпи искр уезжаешь.

И к книгам в постель - почитать перед сном: кружево слов, паутину с росою фантазий, расслоения мира - под ресницы тебе.

К часам на руке.

И к телефону, к которому кончики пальцев твоих - не на моих позвонках, волосах и рисунках сосудов с пульсацией крови.

И к вкрадчивым пальцам, чужим и случайным, нечаянным или нарочно ползуче-змеистым.

И к собственным пальцам, к касаниям частым, и жадным и с дрожью - все так же, как раньше.

И к собственным текстам о джинсах, рубашках, о том, как ты пахнешь - бесстыдным немного, и много - и многим.

Ты стал позвоночным столбом, пограничным.

Лишь только - подумать, представить, чуть-чуть побояться, что не, и… обмякну, обвисну, осыплюсь на землю, на желтые листья, лишенная воздуха полая полость, бескостная емкость, глупая глупость.

Я помню, смешная, невзрослая, ночами играла, свернув одеяло - в того, кто когда-то спасет от того, что за краем. От холода комнат, теней, темноты, пустоты в них, от шорохов, шепотов, вздохов и взглядов недобрых за комнат порогом.

Свернувшись клубочком, согревшись, наивно мечтала о том, как в уютном и теплом - между стеной и спиной - случится когда-то, и засыпала с улыбкой, и снился мне ты.

Ошиблась, не знала, не нежиться здесь, не таится, не кутаться в волны тепла от тебя, а корчиться в страхе.

Ли любишь?

Ли также?

Ли впредь?

Ли всегда?

Забраться б в твой мозг, полистать файлы мыслей, не потому... а лишь, чтобы точно, чтоб знать, чтобы выжить, найти подтверждений, что тоже не сможешь.

Ревную.

Нарушения новых орфографических норм русского языка

Фрагмент с невнятным содержанием и подтекстом

Навязывание гендерных стереотипов

Навязывание патриархальных представлений о межличностных взаимоотношениях

Фрагмент художественной ценностью не обладает

Фрагмент смыслового содержания не содержит

 

 

 

Суббота

 

 

Утром егоее разбудил истошный крик на улице.

Он-а с трудом разодрал-а слипшиеся припухшие веки.

- Ты сволочь, чудовище! Ты только про себя думаешь! - кричал-а за окном пожилойая сосед-ка. - Я устала, я с раннего утра пашу в огороде, как проклятая! Помощи ноль! Тебе на все насрать!

Как он-а и запланировал-а, весь вчерашний день они с редакционнымой водителемльницей валялись в кровати, пили вино, смотрели сериалы, занимались любовью, засыпали, просыпались и все повторялось снова. А потому сейчас голова просто раскалывалась, то и дело накатывали волны тошноты.

Молодойая человекчица ушелла, не став будить егоее.

Он-а приподнялсялась на локте, чуть отодвинул-а занавеску и одним глазом выглянул-а в окно. Мужжена крикливогоой соседаки, полныйая рослыйая мужчинаженщина лет шестидесяти, с поредевшими уже волосами, топталсялась рядом с неистовствующимей мужемженой и придушенным голосом повторял-а:

- Я больше не буду. Больше не буду. Больше не повторится.

- Я всем вокруг должна, вот только мне никто ничего не должен! Оставь меня в покое! Что вам всем от меня надо?!

- Я отъехал всего на полчаса, хотел искупаться в озере, жарко очень, - оправдывалсялась мужжена сосед-ки.

- Я как прислуга, как рабыня! Скотина ты, и больше никто! Какой же ты подлый! Какая же ты свинья! Какой ты эгоист!

- Прости… Прости… Я больше не буду. Я больше не буду. Больше не буду… - исцарапанной заевшей пластинкой снова и снова бормотал-а провинившийсяая мужчинаженщина.

На мужскомженском лбу блестели крупные капли пота, на щеках темнели бордовые пятна.

Сосед-ка постоянно кричал-а на мужажену. Он-а по-сути разговаривал-а с мужемженой криком.

Прошлым летом мужчинаженщина вернулсялась с рыбалки встревоженныйая: егоее укусил клещ. Постелив газету на полу своей спальни он-а начал-а, смазывая насекомое растительным маслом, извлекать паразита. Мужчинаженщина был-а очень напуган-а, это было заметно и понятно - укус мог иметь самые печальные последствия. В какой-то момент в спальню ворвалсялась хозяинхозяйка дома, на ходу крича как оглашенныйая: «Что ты тут раскапустился, засрал весь ковер маслом, теперь его уже будет не отмыть!».

Пожилойая мужчинаженщина расплакалсялась и стал-а по-детски обиженным тоном выговаривать супругусупруге, что томутой ковер дороже живогоой человекачицы, на что сосед-ка взвилсялась пуще прежнего «А нефиг шляться, где не надо, вечно ты всякой херней страдаешь, носишься, как усравшись, по пустым дорожкам, на месте тебе не сидится, только бензин почем зря жжешь!».

А когда мужчина сломал-а ногу и попросил-а супругасупругу принести емуей ужин в спальню - форточка, опять-таки, была открыта и все желающие могли стать невольными свидетелями семейной драмы - сосед-ка раскричалсялась, что он-а слишком устал-а на работе, чтобы еще и дома «всем прислуживать», и что дойти до кухни пусть даже и на костылях не так уж и сложно.

Почему-то подумалось - в соседедке метр с кепкой, как он-а не боится рассердить своегоую большогоую, как медведь, благоверногоую, ведь чаша терпения даже самогосамой инертногоой и безгранично терпеливогоой флегматичногоой увальняльницы способна когда-нибудь переполниться?

Последовательная целенаправленная крайне агрессивная женоненавистническая риторика

Методичная планомерная дискредитация женского биологического пола

Категорически неприемлемые описания сцен категорически не согласующихся с общепринятыми нормами морали

Недопустимое количество обсценной лексики

Высказывания ярко выраженной непассивной абьюзивной направленности

21+

Соседский огород между тем представлял собой самое плачевное зрелище. Картофельную ботву в рваное кружево источили личинки колорадских жуков, укроп вымахал в пояс и больше напоминал бурьян, нежели некую садовую культуру, вдоль асфальтированной дорожки неопрятными неряшливыми кустами отцветали какие-то невзрачные неказистые цветы, произраставшие самосевом - за ними никто никогда не ухаживал. Квелые куцые росточки на грядках цеплялись за жизнь из последних сил, но земля под ними была настолько вымороченной и бесплодной, что не родила даже сорняков, торчавших то там, то там пожухлыми чахоточными островками. Возле дома были посажены яблони, слишком близко, почти вплотную друг к другу, а потому кроны деревьев переплелись, страшно друг другу мешая. Кривые покореженные стволы были сплошь покрыты больной шершавой корой, каждую осень мелкие гнилые червивые яблоки опадали на землю, покрывая ее сплошным слоем гниющего повидла.

Сосед-ка сам-а с готовностью признавал-а, что в егоее подвижнической огородной страде нет ни малейшего практического смысла, урожай каждый раз он-а собирал-а - слезы. Можно было, конечно, предположить, что сосед-ка страстно любит сельскохозяйственную работу - у всех свои пристрастия - однако это тоже было отнюдь не так, аграрная пахота ни удовольствия, ни удовлетворения не приносила ничуть. Но сосед-ка все равно по какой-то совершенно необъяснимой причине убивалсялась на своей безжизненной плантации, картинно падая время от времени в борозду от переутомления, олицетворяя тем самым самоотверженное трудовое рвение и самоотдачу. Как сломанный, безнадежно устаревший андроид, запрограммированный на выполнение строго определенных функций, давно вышедший из употребления, но которого почему-то забыли дезактивировать, и который снова и снова возобновляет свои попытки выполнить заложенные в него программы, хотя ни оператора, некогда управлявшего этими программами, ни нужды в былой активности, ни условий для выполнения задач, ни самих задач уже давным-давно нет.

Борясь с дурнотой, он-а встал-а и прошелла в ванную. Он-а заканчивал-а чистить зубы, когда в дверь постучали - в последнее время к немуней определенно зачастили посетители.

На пороге стоял-а другойая сосед-ка из дома через дорогу, чопорныйая занудливыйая физическийая лицо, исполняющийая обязанности преподавателяльницы латыни в университете. Надменныйая физическийая лицо, исполняющийая обязанности профессорарши не скрывал-а, а даже всячески подчеркивал-а свое презрительно-снобистское отношение к окружающим и держалсялась особняком, а потому никаких отношений, ни приятельских, ни даже просто добрососедских, между нимней и жителями близлежащих домов не было. Болезненно худойая, сосед-ка казалсялась при этом невероятно тяжелымой, как статуя, отлитая из сверхплотного сплава: прикоснись - будет больно, попробуешь приподнять - не оторвешь от земли.

- Можешь зайти ко мне на минутку? - с порога взял-а быка за рога посетитель-ница. - Я хотела с тобой поговорить, но я не могу надолго отлучаться из дома.

Второе непредвиденное вторжение подряд мало того, что не на шутку пугало, так еще и было как нельзя более некстати - мучаясь острой алкогольной интоксикацией, общения с кем-либо в тот момент он-а жаждал-а меньше всего. Но отказать своемуей гостютье почему-то не смогл-а - сказывался, по всей видимости, вымуштрованный за годы школьной дрессуры и ставший мышечной памятью условный рефлекс ученического послушания учителю.

Он-а накинул-а поверх пижамы куртку и обреченно побрел-а следом за соседомкой.

Утрированная «академичность» образа физическогоой лица, исполняющегоей обязанности преподавателяльницы латыни резко контрастировал с поистине катастрофической захламленностью преподавательской квартиры, запущенность которой вплотную граничила с антисанитарией. На кухне повсюду громоздились горы грязной посуды, кошачьи миски были свалены вперемешку с «человеческими» кружками и кастрюльками с остатками намертво присохшей к стенкам еды, на полу выстроились батареи банок с вареньем и какими-то домашними заготовками. Пластиковые бутылки и стаканчики из-под продуктов не выбрасывались, а все до единого складировались на всех свободных и несвободных поверхностях, газовая плита была покрыта толстым слоем спрессованной многолетней жирной копоти.

- Слышала этот безобразнейший скандал твоих соседей только что? - хозяинхозяйка дома протянул-а емуей бланк договора, и он-а не глядя подписал-а свое согласие на «вербальный контакт дружеского несексуального характера».

Физическийая лицо, исполняющийая обязанности преподавателяльницы небрежно бросил-а бумагу в одну из стопок подобных согласий на полу.

- Твоя соседка, если подумать, прелюбопытный феномен. Монолит чистейшего беспримесного чувства долга. Не злой ведь человек. Просто физически не способный получать удовольствие от положительных эмоций. Удовольствие она может испытывать только от соблюдения правил. Есть только черное и белое, плюс и минус, правильно и неправильно, можно и нельзя. Все, что не разрешено, нельзя, все, что неправильно, запрещено. Нет слова хочу, есть слово надо, а надо так, как я сказала, потому что я так сказала. Ты не обращала внимания, что эти женщины всегда говорят именно так. Выбирая как можно более грубые, как можно более вульгарные физиологичные формулировки, чтобы посильнее унизить, низвести личность оппонента до уровня примитивного набора функций жизнедеятельности. «Зажрался», «засрался», «развонялся»… - чудаковатыйая преподаватель-ница латыни поставил-а на плиту турку и засыпал-а в нее кофе. - Я тут как-то задумалась. Русские нецензурные выражения, образованные от слов, относящихся к женской репродуктивной системе, почему-то имеют значение «причинить вред». «Дать репродуктивного женского органа», значит избить. «Накрыться этим органом», означает полный крах какого-либо начинания. Для обозначения полномасштабной катастрофы употребляют слово, рифмующееся со словом «конец», тоже образованного от этого корня. Я читала об одном эксперименте. В три разные емкости насыпали по горсти риса, и в течение некоторого времени над первой емкостью постоянно произносили фразу «я тебя ненавижу», а над второй «я тебя люблю». Третья посудина была контрольной. Так вот в первой емкости рис полностью сгнил, в третьей пророс, но слабовато, во второй же чашке ростки просто шуганули. Не знаю, доказывает ли этот эксперимент существование вербальной магии, существование которой и имел целью доказать. Мне кажется, дело здесь в другом. Любое переживание - это результат выброшенных в кровь гормонов и нейромедиаторов, каждый из которых отвечает за определенную эмоцию. То есть, эмоция это биохимическая реакция в организме, а в результате любой химической реакции образуются продукты распада, токсины. Гормоны, вызывающие чувство ненависти, так же образуют свои метаболиты, которые выводятся из организма через поры кожи и с дыханием. Газовая смесь, выдыхаемая человеком, пребывающем в перманентном состоянии не-любви, в самом прямом и буквальном смысле настолько ядовита, что отравляет все живое, находящееся в зоне поражения. Постоянно подвергаясь воздействию этого химического оружия массового поражения, все вокруг начинает сохнуть, чахнуть, увядать и загибаться. Никакой эзотерики и колдовства, сплошной скучный материализм, законы физики и проза жизни.

Все больше недоумевая, зачем сосед-ка позвал-а егоее в гости и к чему клонит, он-а сидел-а на стуле в ожидании, чем все закончится.

Кухню наполнил запах кофе и он-а попыталсялась определиться, какое из испытываемых им-ею чувств сильнее - желание выпить кофе, уже напоминающее ломку, или брезгливость, которую в немней вызывала обстановка и крепкий затхлый спертый дух в квартире, перебить который не мог даже божественный кофейный аромат.

- Да, я хотела поговорить с тобой не об этом, - вдруг оборвал-а самогосаму себя сосед-ка. - Я хотела спросить тебя кое о чем.

Разлив кофе по чашкам, хозяинхозяйка дома протянул-а емуей одну из них.

- Зачем ты это пишешь? - вдруг без всяких предисловий и долгих вступлений в лоб спросил-а сосед-ка.

Он-а был-а настолько не готов-а к такому повороту беседы, что чуть расплескал-а себе на колени горячее содержимое своей кружки, но от волнения даже не заметил-а этого.

- Это ведь все равно никогда в жизни не будет опубликовано. Это никто в жизни никогда не напечатает, - хозяинхозяйка квартиры протянула емуей бумажное полотенце.

- О чем ты? - спросил-а он-а, все же решив попытаться изобразить непонимание, хотя егоее реакция красноречиво свидетельствовала о том, что он-а аккурат очень хорошо понял-а, о чем речь.

- Я тебя умоляю, давай без этого. Я знаю, что это ты автор тех записок. Не спрашивай, откуда я это знаю, это не имеет никакого значения.

- Просто… Мне это нравится, - вдруг разозлившись, с ожесточением произнесл-а он-а с дрожащими в голосе злыми слезами. - Нравится, понимаешь? Мне просто нравится писать! Если вы находите это нелепым и смешным, зачем вы читаете и перепечатываете чужой украденный дневник?

Сосед-ка по-учительски вскинул-а свободную руку вверх, молчаливым жестом призывая к тишине:

- Угомонись! Никто не считает это нелепым и смешным. В том-то и дело, что твои тексты отрывают с руками.

В очередной раз оказавшись совершенно не готовымой к услышанному, он-а, оторопев, в упор смотрел-а на своегосвою собеседникацу.

- Почему ты решила, что я хочу говорить об этом?

- Повторяю, успокойся. Я тебе не враг. Я лишь хотела сказать, что… Я постоянно думаю о прочитанном. В своей жизни я прочла множество книг, и запрещенных, и самиздатовских - всяких. К слову, запрещать книги это такая глупость. Их и так никто не читает. И... Видишь ли, я привыкла к установке, что делать что-либо имеет смысл только с какой-то конкретной, желательно высшей целью, понимаешь? И мне стало интересно, зачем ты пишешь, ведь ни известности, ни славы, ни денег тебе это не принесет. Тебе это вообще не принесет ничего, кроме бездны проблем. Так зачем, ради чего ты так рискуешь? Чтобы изменить мир?

- Послушай, - он-а все-таки отпил-а кофе, который оказался на удивление неплохим, а кружка неожиданно чистой. - Ты пришла ко мне ни свет, ни заря в воскресенье, чтобы срочно, безотлагательно расспросить меня о моем творчестве и моих творческих планах?

- Два дня на часах вообще-то так-то... Но нет, я не собиралась говорить с тобой о твоем творчестве. На самом деле я всего лишь хотела предупредить тебя о том, что твоя громогласная соседка видела, что вчера в твоем доме в течение всего дня оставался посторонний мужчина. Она намеревается сообщить об этом в соответствующий департамент и вчера обходила всех соседей, собирала подписи. Она заходила и ко мне. Подписей там набралось порядком, кстати.

- И что ты ей ответила на это подкупающее своей свежестью предложение?

- Сама-то как думаешь?

- Но почему ты вдруг заговорила не об этом, а о моем дневнике?

- Не знаю. Это получилось само собой. Наверное, потому, что я слишком сильно... озадачена всем этим. Текстами ведь ничего не изменишь. Тебя не убивает ощущение бессмысленности, бессилия и безысходности, когда ты работаешь над ними?

- Убивает. Но... Я думаю, что каждый автор садится за написание текста по одной простой причине. Потому что он не нашел того, что ему нужно, среди уже существующих текстов. И он сам дает себе то, чего ему не хватает.

- Писать для себя? Столько усилий, столько каторжного труда ради одного-единственного читателя?

- Это не труд. Это лучшее, что случалось со мной в моей жизни.

- Когда у меня был муж… - в очередной раз без всяких мостиков-переходов сменил-а тему сосед-ка.

- У тебя был муж? - невежливо перебил-а он-а, искренне изумленныйая этой новой информацией, но сосед-ка не понял-а, что это бестактное восклицание было на самом деле еще более бестактным: он-а удивилсялась не тому, что егоее собеседникца когда-то состоял-а в официальном браке, в конце-концов, ничего сверх-экстраординарного в этом не было, браки упразднили всего лет пятнадцать назад, - он-а удивилсялась тому, что у этогоэтой сухаря когда-то были отношения с кем-то.

- Да, я еще застала те незапамятные времена, когда людям можно было вступать в законные браки. Ну да не суть. За десять лет нашей совместной жизни у нас с мужем почти не было интимной близости. Моя мама, как и родители всех моих подруг, спали с мужьями в отдельных кроватях. Многие даже в разных комнатах. Нам постоянно твердили, что девочки должны быть гордыми и недоступными. Запугивали, чтобы мы не наделали ужасных глупостей, которые «не стоят того», потому что, цитирую, «физические отношения с мужчиной - это не так уж и приятно». Нам всю нашу жизнь внушали, что мужчина это существо второго сорта, не способное вызывать никаких чувств, кроме омерзения. К мужчинам относились приблизительно как к домашней скотине. Взять к примеру хотя бы ту же прелестную традицию скармливать им все, что не первой свежести. Мой отец всегда доедал морально устаревшие котлеты, его невозможно было отучить от этой привычки, как я не пыталась втолковать ему, что его желудок - не мусорное ведро. Наши бедные оболваненные отцы выросли на пропагандистской долбежке о мужском долге жертвовать собой и своей жизнью во имя родины. Современность предоставляет мужчинам не так много возможностей для подвига, а как еще доказать свою мужскую состоятельность? Только загородив своими широкими плечами котлеты трехдневной давности и доев за хрупкой феей жирные куски стейка, потому что хрупких фей тошнит от жирных кусков, а мужчинам же в радость доедать за феями! Знаешь, какой во времена моего далекого детства была самая действенная угроза? «Или не выйду за тебя замуж!». Мне было всего семь, а я уже прекрасно знала эффективность этого приема и без малейшего зазрения совести активно пользовалась им. И мой тогдашний семилетний кавалер в детском саду беспрекословно выполнял все, что я требовала от него. А фраза «я бы за него замуж не вышла» была самым страшным оскорблением, практически приговором для мужчины. Каждая без исключения феечка женского пола независимо от возраста и комплекции была непоколебимо убеждена в своей несомненной безусловной ценности, обладание которой для мужчины - наивеличайшая честь и главная мечта всей жизни, - преподаватель-ница латыни на секунду замолчал-а, словно вспоминая, что еще хотел-а добавить.

Несмотря на то, что мысли соседаки перепрыгивали с одной на другую в кажущемся произвольным порядке, ощущение сумбурной егоее исповедь не производила, он-а хорошо улавливал-а смысл передаваемого емуей сообщения, и емуей было довольно небезынтересно слушать егоее нежданногоую-негаданногоую собеседникацу.

- В молодости у меня был кот, - продолжил-а физическийая лицо, исполняющийая обязанности преподавателяльницы латыни. - Я постоянно покупала ему всякие умилительные комбинезончики, корзиночки с балдахинами, игрушки с перышками. Мне безумно нравились все эти вещицы, безумно нравилось пестовать, холить и лелеять обожаемое существо. Видимо, это желание - ухаживать, окружать заботой, радовать и баловать - свойственно женской природе на генетическом уровне. Оно требует объекта, на который можно было бы излить все эти запасы любви и нежности. Домашний питомец становится своеобразным громоотводом. «Любвеотводом». Потому что повесить балдахин над спящим мужем почему-то рука не поднимается. Однажды вернувшись домой с работы, я застала супруга уснувшим, хотя он никогда не спал днем. Я хотела было укрыть его пледом, но... Я не сделала этого. Меня душила злость от несоответствия канонам и предписаниям, каким должен быть настоящий мужчина. Разлегся тут на весь диван среди бела дня, нет чтобы сделать что-то полезное по дому. Он же мужик, а спит, засунув кулачок под щечку, как какой-нибудь инфантильный маменькин сынок! Можешь себе такое представить? Ты можешь такое понять? Когда муж приближался ко мне, во мне возникало непреодолимое отторжение. Я разговаривала с ним так же, как наша соседка. А какие еще чувства можно испытывать к человеку, говоря о котором ты употребляешь формулировки наподобие «зажрался», «засрался», «свинья» и все такое прочее? Я не могла его любить. Не была научена. Я не знала, как и чем, какими органами чувств его любить. Если человека никто никогда не любил, он не умеет делать этого, не знает, как это делается. Он не видел примеров, образцов для подражания, понимаешь? А вообще с годами я стала все больше склоняться к мысли, что способность любить, как любая другая способность, либо есть - и тогда ты любишь мужа, кота, цветочки и вот эти розовые тапочки с сердечками, либо ее просто-напросто нет. Нет нужных для обслуживания этого умения отделов в мозге. Психологи в один голос гундосят, что все человеческие несчастья проистекают от «недолюбленности» ребенка родителями. Но на самом деле все проблемы не от того, что тебя мало любили, а от того, что ты сам не любил. Тебе, как принцессе Несмеяне, все не так, да все не эдак. Кстати, в этой русской народной сказке прямым текстом как раз об этом и говорится. Все психозы Несмеян - от острого дефицита Емель в жизни.

Он-а поерзал-а на стуле. Он-а не знал-а, что сказать на все услышанное, хотя как-то поддержать разговор вроде как следовало бы. Егоее начала ощутимо тревожить эта наметившаяся в последнее время тенденция: уже второйая человекчица за сутки, находясь в состоянии сильнейшего душевного смятения, вцеплялсялась в нее мертвой хваткой, как утопающийая за соломинку, быть которой он-а не был-а уверен-а, что может. Не из-за душевной черствости и безразличия к судьбе тонущих, а потому что он-а сам-а, как мало кто, отчаянно нуждалсялась в соломинке.

- Муж постоянно жаловался, что я «душная». А я, задыхаясь от яростного возмущения, ябедничала потом подругам, какая он тварь. Да как он смеет быть чем-то недовольным? То есть, это не я плохая, потому что по-уродски к нему отношусь, это он плохой, потому что не соглашается не считать мое отношение уродским. Мы с мужем давно расстались. Я ушла от него. Сейчас я постоянно вспоминаю и думаю о нем. Потому что больше мне не о чем вспоминать. Он был лучшее, что случилось со мной в моей жизни. Я читала статью о том, что феминизм это явление, получившее распространение только в странах, в которых было принято христианство. Именно эта религия на протяжении тысячелетий культивировала в женщине чувство неприятия мужчины, объявив физические отношения одним из самых грязных и непростительных смертных грехов. Кстати, моя кошка недавно родила - не хочешь взглянуть на котят? Они такие сладкие.

Устав удивляться резким сменам тем, он-а лишь молча кивнул-а:

- Хочу. Покажи.

Агрессивная женоненавистническая риторика

Колоссальное количество описаний сцен категорически не согласующихся с общепринятыми нормами морали

Методические высказывания ярко выраженной абьюзивной направленности

Запредельные показатели токсичности контента

21+

Гостиная, куда они прошли, как и кухня, оказалась такой же неубранной и жутко захламленной. Поверх громадной кучи газет, бумаг и книг лежал матрас, служивший кроватью, рядом с этой специфической постелью прямо на полу были свалены кипы несвежей одежды. Пол устилал ковер из крошек, вдоль плинтусов клубились облака свалявшейся кошачьей шерсти и пыли. Пыль слоем толщиной в два пальца покрывала бесчисленные фарфоровые статуэтки, деревянные фигурки и прочие сувениры на стеллажах и настенных полках.

Но самым ошарашивающим в представшей перед егоее глазами фантасмагорической картине были двадве фигуры, неподвижно сидевшие в креслах перед выключенным телевизором, уставившись немигающим взглядом в пустой черный экран.

- Не пугайся, это мои родители, у них у обоих Альцгеймер, - поспешил-а объясниться хозяинхозяйка донельзя странной квартиры. - Поэтому я и не могу надолго отлучаться в отсутствие сиделки.

В этот момент, словно бы происходящее недостаточно походило на сюрреалистический сон, из спальни в комнату вышла собака, и не просто вышла - пес ловко вышагивал на задних лапах.

- Отец научил в свое время собаку разгуливать на задних лапах. Ему нравилось шокировать этим экстравагантным номером гостей.

В углу комнаты на подстилке лежала кошка, рядом с которой пищали новорожденные комочки. Кошка вылизывала каждого подвернувшегося ей под язык котенка - не закончив с одним, отвалившимся, начинала вылизывать следующего, занявшего его место, кого-то лизнув несколько раз, кого-то всего единожды, кого-то ни разу. Котята пищали и бродили по подстилке, «перекуливаясь» друг через друга и через вытянутые лапы кошки.

- Не хочешь взять одного? Двоих я уже пристроила. Нужно пристроить еще троих. Ну не чудо ли? Слаще сахарной ваты.

Кошка зашипела при приближении людей, но хозяинхозяйка не обратил-а на это внимания. Взяв одного котенка, сосед-ка протянула его емуей. Котенок изо всех своих тщедушных силенок пытался шипеть, а на спинке у него встал донельзя умилительный смешной «гребень» из трех волосинок.

- Да, - поражаясь самомусамой себе, вдруг согласилсялась он-а. - Я возьму. Знаешь, я даже заберу всех троих.

Зазвонил телефон. Звонил-а Раневская:

- Привет. Прости, что отвлекаю в выходные, но тут такое дело. Наша практикантка сломала руку. Она в больнице. Она занималась в фитнес-клубе и выполняла какое-то упражнение на турнике. Сорвалась, начала падать. Тренер могла бы ее подхватить и смягчить падение. Но наша спортсменка, активистка и просто красавица не подписала своего согласия на физическое мануальное взаимодействие без сексуальных намерений. Потому что наша просто красавица - физическийая лицо с нулевой сексуальной ориентацией с фобией тактильных контактов. Поэтому тренер просто стояла рядом, тупо глядя, как ее ученица получает у нее на глазах открытый перелом руки в двух местах. Ты можешь съездить в больницу? Я до вечера на даче за городом, а вечером в больницу не пускают. Малышка подготовила какие-то суперсрочные материалы в следующий номер, а интернета у них там в палате нет - середина двадцать первого века! Больница совсем рядом с твоим домом. Найдешь? Только флешку не забудь! Я заеду к тебе часиков в десять, заберу, ладушки? Ничего, что так поздно, ты во сколько обычно ложишься?

Признаки мизогинии

Строго 21+

Уж она-то знала, где находится больница. Кому, как не емуей, было знать это: он-а лежал-а там после искусственного прерывания беременности пять лет назад.

Зачатие ребенка было гораздо более серьезным мероприятием, не просто требовавшим письменного согласия в произвольной форме от руки - в данном случае согласие должно было быть заверено у нотариуса. Но с окружающим миром у Солнца были свои своеобразные отношения. Это нельзя было назвать отвращением, Солнце был слишком аристократичен для таких низменных неблагородных чувств. Скорее, это было сознательное неучастие в существующем театре абсурда, максимальная отстраненность и абстрагированность от происходящего. Солнце не хотел принимать правила этой игры, эти игры были не для него. Изобличать абсурд, воевать с ним в стиле Раневской было для него нестерпимо ниже его достоинства. Признавая за каждым человеком священное неотчуждаемое право сходить с ума наиболее предпочтительным для него способом, Солнце никогда никого ни за что не осуждал. Он просто предпочитал о чужих предпочтениях ничего не знать, чтобы не оказаться вынужденным составить свое мнение об обладателе таких предпочтений - Солнцу не нравилось быть о людях того мнения, которое они вынуждали о себе составлять. Он не впускал в свою жизнь ничего из того, что считал нелепостью, а договора он ничем иным, кроме как нелепостью, не считал, и когда она забеременела и об этом стало известно, у них на руках не оказалось не только нотариально заверенного договора - даже ни одной завалящей паршивой расписки на каком-нибудь мятом клочке бумаги.

Как и следовало ожидать, Солнце обвинили в использовании должностного положения с целью принуждения к сексуальному контакту, действиях сексуального характера без согласия одной из сторон и причинении беременности без согласия сексуального партнера. Ну и вину за кражу того злосчастного платья, найденного при обыске, Солнце тоже до кучи взял на себя. Каждая из перечисленных статей влекла за собой административное наказание, но их совокупность и тот фактор, что прокурор имела какие-то свои личные счеты с главным редактором городского журнала, отчего и вовсе всеми силами пыталась вменить тому ни много ни мало изнасилование - все это привело к пятилетнему лишению свободы. Срок был условный, но в течение этих лет Солнцу было запрещено приближаться к ней ближе чем на пять километров, а также вступать с ней в переписку и телефонные разговоры.

Ее саму суд обязал прервать беременность, Солнце письменного разрешения на причинение беременности ей тоже не давал - и это был тот редкий случай, когда закон, защищающий права женщин, нечаянно оказывался охраняющим и права мужчин: зачать ребенка против воли его биологического отца с последующим принуждением содержать нежеланных наследников ввиду этого постановления тоже становилось невозможным.

Выписавшись из больницы, он-а вернулсялась на работу в редакцию. Вопреки ожиданиям, никто на негонее не косилсялась, наоборот, егоее все жалели, и, что самое невероятное, вполне искренне. Люди любят наказанных. Получивших по носу. Поставленных на место. Возвращенных в стадо выбившихся из ряда заблудших овец, возомнивших о себе и посмевших желать чего-то большего, но потерпевших крах.

Тащиться в больницу не хотелось, головная боль и тошнота не проходили, но идти все равно пришлось бы - в холодильнике шаром покати, а магазин рядом с больничными корпусами.

- Мне пора, - обратилсялась он-а к соседудке, закончив разговор с Раневской. - Спасибо за кофе. А, и можно еще один вопрос? Почему ты...

- ...отказала нашему дракону и не стала подписывать донос на тебя?

Он-а лишь благодарно улыбнулсялась.

- Наверное, я просто хотела... чтобы ты писала еще.

 

 

 

Топить камин и плакать

 

 

Дождь.

Шел всю ночь, метались тени скелетов деревьев по экрану штор, отчаянно царапали стекло ветки, словно просясь внутрь, в убежище от ненастья и непогоды.

Ветер.

Дул не порывами, широким сплошным потоком-полотнищем, взревал в трубе, пытаясь вломиться в дом, добраться до тех, кто внутри, укрыт и недоступен, защищен. Неплотно прилегающая рассохшаяся хлипкая дверь застекленной веранды дребезжала, постукивала и позвякивала от ураганных атак.

Деревья.

Голыми костистыми ветвями стелились по небу, тянулись за ветродуем следом, как будто хотели схватить его и удержать, утихомирить, пока он не смел все живое и неживое с поверхности земли. Ну же, полно, уймись, опомнись, охолони! Только куда им, свирепая неукротимая стихия все сильнее впадала в ярость, буйство и остервенение.

Осень.

Была стремительной, скоропостижной, без традиционного осеннего многоцветия: все деревья разом стали желтыми, без забывшегося зеленого, без кричащих багряных всполохов, без пасторальной кленовой оранжевости - сплошная заурядная желтая стена, равномерно покрашенная в один цвет.

Листья.

Опали как-то одномоментно, словно обрушилась декорация в театре, только что еще были, а вот уже пытаешься и не можешь открыть дверь утром, крыльцо завалило сугробом из листвы, как заваливает снегом зимой во время обильных снегопадов.

Небо.

Над головой комья грязной мокрой ваты, клубится густая тяжелая взвесь в переполненных резервуарах туч. Вязь антрацитовых, словно обугленных, голых ветвей на фоне серого купола - как сеть кровеносных сосудов, проступивших под иссохшей морщинистой старческой кожей.

Аромолампа.

Тонюсенькие струйки испаряющейся жидкости колеблются над углублением для ароматического масла, внутри лампы танцуют, то приседают, то вырастают вверх, крошечные язычки пламени свечей. Мечутся, треплются язычки огня, рвутся в бой, рвутся наружу, в серость и холод, самонадеянные, веря, что смогут отогреть, вернуть тепло в коченеющий мир, отогнать, разогнать подступающий со всех сторон мрак.

Останьтесь со мной, глупые! Вы сильны, пока вы внутри. «Снаружесть» гасит. Не дает гореть. Греть и светить. Останьтесь внутри и согрейте меня. Осветите мне дом.

Букет.

Пестрые астры в вазе на подоконнике - костерок на фоне мозаики капель на стекле, за которым темным-темно, и нет ничего, кроме дождя и ветра.

Идеальное время года.

Теперь будет становиться только еще темнее, еще холоднее, все будет только еще больше замирать, мертветь, затихать и пустеть. С полным на то моральным правом можно ничего не хотеть, никуда не идти и даже не раздвигать шторы по утрам. Все усилия, всю волю, все поскребыши жизненных сил - на то, чтобы согреться, переждать, выжить, «высуществовать», «пересуществовать» межвременье.

Идеальные условия для творчества.

Топить камин и плакать. Пить вино, принимать музыкальные ванны. Рисовать красивые строки о том, кто лучше, чем в самых красивых моих строках о нем.

Ветер и дождь, тревожно и грустно - так грустно! - тоскливо и нежно - проклятая осень!

Любимая осень.

Колеблются струйки над лампой. Пляшут язычки свечей. Пахнет анисом.

Так сильно пахнет анисом.

Осень пахнет анисом.

Нарушения новых орфографических норм русского языка

Фрагмент с невнятным содержанием и подтекстом

Фрагмент художественной ценностью не обладает и смысловой нагрузки не содержит

18+

 

 

 

Пятница

 

 

На самом деле платье украл-а он-а.

Один хороший знакомый пригласил их с Солнцем на костюмированную вечеринку-инсценировку собсвенной свадьбы. С «невестой» в белом подвенечном платье и гостями в вечерних нарядах, как в старые добрые времена. Парень работал в театре и случайно наткнулся в старых запасниках на тюки с костюмами для постановок, давно снятых с репертуара и запрещенных к показу как сексистские и навязывающие гендерные стереотипы. Костюмы полагалось утилизировать, но, по всей видимости, у ответственного за эту святотатственную процедуру физического лица попросту не поднялась рука. Именно в эти чудом уцелевшие костюмы и предлагалось нарядиться гостям. Крамольный бал-маскарад проходил прямо в холле театра, уже довольно длительное время закрытого контролирующими инстанциями на период устранения нарушений, настолько множественных, что этот период уже смело можно было назвать «навсегда».

Солнце неохотно согласился на столь необычное предложение, ролевые игры казались ему несерьезным, даже слегка глуповатым и не совсем подобающим для взрослых солидных людей занятием, и он чувствовал себя неловко. К тому же, это было незаконно, а Солнце не любил нарушать законы: не из-за чрезмерной законопослушности, как это могло бы показаться - исключительно из своей установки держаться подальше от абсурда, к которому он относил подобного рода законотворчество.

Но она всей душой мечтала хоть раз в жизни примерить настоящее платье. И не просто платье - длинное пышное платье с корсетом «как у принцессы» из запрещенных древних сказок. Таких платьев уже сто лет не шьют, увидеть такое можно разве что на запрещенных сайтах в интернете, а уж надеть такое сказочное платье на себя в реальности и вовсе просто нереально, как нереальна сама сказка.

То, что она не сможет расстаться с этой волшебной красотой, она поняла сразу же, едва увидела свой наряд.

«Процедуру бракосочетания» проводил один из актеров театра в бутафорским облачении священника. «Молодожены» сказали друг другу клятвы и обменялись кольцами. Повсюду горели свечи в канделябрах и были расставлены вазы с искусственными букетами, на столе с закусками стояли даже живые цветы - редчайший дефицит. В руках обольстительных дам с оголенными плечами и сногсшибательными декольте искрилось купленное на черном рынке настоящее шампанское в изысканных бокалах - а вот бокалы были театральным реквизитом. Галантные кавалеры в смокингах курили контрафактные сигары. Все было настолько неотличимо от «повсамделишному» и настолько не походило на смущающую Солнце любительскую художественную самодеятельность, что даже он сумел расслабиться и проникнуться происходящим - напряженный вначале, уже очень скоро он вошел во вкус и начал чувствовать себя во фраке, как будто всю жизнь только так и одевался.

Празднество близилось к финалу, когда импозантный «конферансье» в смокинге попросил выключить свет для проведения некоего завершающего шоу. Понимая, что это ее последний шанс, она дернула Солнце за руку, настаивая на том, чтобы немедленно уйти с банкета, ни с кем не прощаясь. Недоумевая, но без лишних вопросов и особых возражений Солнце отправился в мужскую раздевалку - шампанское уже возымело над ним свой животворящий, точнее, творящий благостную благодушность эффект. Она же опрометью бросилась в женскую раздевалку - один из тех самых анахронизмов, которые и требовали устранить закрывшие театр ответственные органы: раздевалки и общественные туалеты запрещалось разделять по половому признаку, они должны были быть строго с индивидуальными кабинками без какой-либо специализации.

Грубейшие нарушения новых орфографических норм русского языка

Недопустимая пропаганда гендерных стереотипов

Агрессивное навязывание патриархальных представлений о межличностных отношениях

Ярко выраженные признаки сексуальной объективации женщин

Категорически неприемлемые описания сцен категорически не согласующихся с общепринятыми нормами морали

Пропаганда девиантного поведения

О сворованном платье она рассказала Солнцу только несколько недель спустя. Он ничего сказал - уже поздно было что-либо говорить, да и что тут скажешь, и что уже сделаешь. Да и надо ли - в «свадебной» кутерьме пропажи никто не хватился. Солнце махнул на все рукой, а впоследствии даже просил ее время от времени доставать и надевать платье для полюбившихся ему после той незабываемой вечеринки ролевых игр.

А потом, несмотря на все меры предосторожности, он-а забеременел-а. Можно было бы подписать договор и задним числом, но о своей беременности он-а узнал-а на приеме у врача во время обязательной плановой диспансеризации, которая случилась раньше безусловно насторожившей бы егоее задержки. А дальше последовала череда фатальных неудач. Просто не повезло с чрезмерно принципиальнымой физическимой лицом, исполняющимей обязанности гинекологагини, отказавшимсяшейся взять взятку. Просто не повезло с особо яростнымой мужененавистникомцей-физическимой лицом, исполняющимей обязанности прокурорарши, некогда, поговаривают, безответно влюбленнымой в физическогоую лицо, исполняющегоую обязанности главногоой редакторарши городского журнала. Просто не повезло и он-а не успел-а - не подумал-а - выбросить платье, так как никто не ожидал-а обысков…

У егоее дома притормозила и просигналила машина: за нимней заехали теперь уже действительно егоее «ухажер» с Раневской.

Он-а поймал-а себя на том, что здорово трусит перед первой встречей со своим сообщникомцей по бесшабашному субботнему кутежу - как после всего этого смотреть друг другу в глаза?

Он-а сел-а на пассажирское сиденье и молодойая человекчица поздоровалсялась с нимней, как ни в чем не бывало.

- Знаешь, что накропал нам этот наш юный однорукий гений? - не здороваясь, с места в карьер обрушилсялась на негонее Раневская, с трудом дождавшийсяаяся встречи, чтобы дать выход кипевшему в немней негодованию. - Попробуй угадать с одного раза! Барабанная дробь... Та-да-дам! Рассуждения о кухонном рабстве и насилии в семье! У меня перегорел охреневатор. Я двадцать пять лет работаю в СМИ, и эти темы считались устаревшими уже на заре моей журналистской карьеры. И вот откуда она это взяла? Уже пятнадцать лет, как отменили браки, сегодня и семей-то почти не осталось, горстка замшелых реликтов, поженившихся еще при царе Горохе. Откуда взяться семейному насилию и кухонному рабству? Я вам рассказывала, кстати, свою любимую историю? Много-много лет назад мне как-то перепали бесплатные билеты на концерт одной модной в те времена группы. Я была на девятом месяце беременности, но самонадеянно планировала дотерпеть до концерта. В итоге до концерта я успела не только загреметь в роддом, но и откинуться из него. Билетов было жаль - не пропадать же добру! Тем более, что я видела, как нелегко приходится нашему молодому папашке. Мужчинам гораздо сложнее адаптироваться в новых условиях пополнения семьи. Это у меня все как-то само собой «включилось». Природа! Так вот, к чему это я. Это я сама хотела, чтобы муженек отвлекся и очухался маленько. И это я сама предложила ему пойти на концерт с кем-нибудь из друзей. Да я практически силой вытолкала его из дома. Ребенок спал сутки напролет, я вполне сносно себя чувствовала, со мной была мама, она специально приехала помочь мне. Помощь бестолкового растерянного супруга была мне абсолютно не нужна. Но как только за ним закрылась дверь, мама всплеснула руками. «Ты после операции, тебе так тяжело, и в этот такой непростой и важный момент он уходит из дому и оставляет тебя одну!». У меня в голове будто щелкнул выключатель и что-то погасло. Я на самом деле резко ощутила себя несчастной брошенной Крошечкой-Хаврошечкой. Я легла в постель. Я смотрела на мирно сопящую детскую мордашку сквозь прутья кроватки, и думала о том, как дущипательно выгляжу со стороны. Как драматично наполняется во внутреннем уголке моего глаза и переливается через переносицу горячее озерцо. Я хорошо помню, с каким нетерпением я ждала мужа с работы. Я скучала по нему, но когда он наконец появлялся на пороге, я набрасывалась на него, рыдая и обвиняя во всех мыслимых и немыслимых грехах. А потом изводила его обиженным страдальческим молчанием по несколько дней кряду. Прикидывалась кондиционером и охлаждала воздух вокруг себя до температуры межзвездной пустоты. Я сама приходила в ужас от собственного поведения и леденела от одной только мысли, что а вдруг муж, запершись в своей комнате, занят там тем, что ищет свой большой чемодан. Я боялась его потерять, но я ничего не могла с собой поделать. Это было какое-то наваждение, дурной морок, наведенный гипноз. Вижу мужа - набрасываюсь на него, как собака.

Он-а не слушал-а Раневскую - что-то откровенно многовато стало в егоее жизни доморощенных философов, желавших донести до негонее выжимки своих многолетних рефлексий. Но этому звуковому фону он-а был-а бесконечно рад-а, так как он заполнял тишину, позволяя им с физическимой лицом, исполняющимей обязанности водителяльницы, ни о чем не говорить, не изнывая от мучительно неудобного молчания.

Задумавшись, она непроизвольно засунула обе руки клином себе между плотно сдвинутых бедер, чтобы согреть вечно мерзнущие кисти. Они остановились на светофоре, и молодой человек тоже просунул свою кисть между ее ладонями, чтобы взять ее за руку. Ее бросило в жар от интимности этого жеста, но выдергивать руку из мужских пальцев она, сдержав первоначальный порыв сделать это, не стала.

Раневская не мог-ла не видеть происходящего на передних сиденьях, но ничего не сказал-а. Похоже, у негонее «перегорел охреневатор» - и не столько даже от такого неслыханного игнорирования бесстыжей преступной парочкой свидетеляльницы, сколько от того, что данное игнорирование имело место несмотря на то, что принципиальность и неподкупность упомянутогоой свидетеляльницы была хорошо общеизвестна: Раневская всегда честно заранее предупреждал-а, что о нарушениях молчать не будет и напишет рапорт, если придется, даже на родногоую отцамать. Такого рода шизофреническая позиция не могла не действовать на нервы - Раневская открыто критиковал-а существующую модель общественного уклада, но при этом неуклонно соблюдал-а все высмеиваемые им-ею правила. Но в чем емуей нельзя было отказать, так это в последовательности - на доносы на самогосаму себя Раневская тоже никогда не обижалсялась: злые языки поговаривали, что физическийая лицо, исполняющийая обязанности корректорарши журнала, и сама строчил-а на себя кляузы начальству, изрядно этим оное утомляя.

- Я читал статью, - отпустив егоее ладонь, молодойая человекчица вернул-а свою руку на руль - пробка тронулась с места, - что в условиях перенаселения в членах чрезмерно разросшейся популяции атрофируется инстинкт продолжения рода. Ученые обнаружили, что в клетках с высокой плотностью населения поведение животных кардинально меняется. Часть самцов начинает отдавать предпочтение гомосексуальным связям, какая-то часть животных обоих полов в принципе наотрез отказывается от каких-либо взаимоотношений с себе подобными. Также в клетке начинает практиковаться инфантицид: в переполненных клетках самки пожирают своих новорожденных детенышей. Таким образом природа контролирует рождаемость с целью предотвращения истощения кормовой базы и угрозы голодной смерти, которая может привести к гибели всей популяции.

- Страсти-то какие! - отозвалсялась Раневская, все еще сбитыйая с толку.

- Женская агрессия по отношению к мужчине может быть следствием того же процесса. Регулирование численности населения, пресечение размножения. Ничего, как говорится, личного, просто биология.

- Ну детей-то феминистки, слава богу, не едят, - неуверенно возразил-а Раневская.

- Но и особым чадолюбием тоже не отличаются, - вдруг вступил-а в разговор он-а, хотя дискутировать о чем-либо не хотел-а и не собиралсялась. - Один мой друг как-то рассказывал мне, что в детстве мать избила его туфлей по лицу, - он-а мельком взглянул-а на молодогоую человекачицу, опасаясь, что мог-ла обидеть егоее, озвучив факт из егоее недавних признаний.

Но молодойая человекчица был-а полностью сосредоточен-а на управлении автомобилем и задетымой егоее нарушением тайны исповеди не казалсялась.

- Туфлей, резиновым шлангом, пакетом с коньками, одну мою подругу мать ударила однажды табуреткой, - охотно подхватил-а и развил-а тему Раневская, снова возвращая на минуту утраченную было инициативу в свои руки. - Домашнее насилие… И вот где они этого понабираются? Помню, я как-то приревновала мужа, - Раневская опять оседлал-а своего любимого конька. - Я в бешенстве вскочила на него, обхватив ногами за корпус, и начала трясти, как грушу. И знаете, что он сделал? Вместо того, чтобы сбросить с себя разъяренную фурию, он начал трогательно поддерживать меня руками снизу за ляжки, чтобы я не сковырнулась с него ненароком! Чтобы я могла с удобством и без риска для собственного здоровья расположиться на нем и продолжить выколачивать из него душу. А моя харизматичная тетка, от которой я, судя по всему, унаследовала свой бразильский темперамент, однажды в приступе ревности схватила сапог и начала колотить им по двери, за которой схоронился ее супружник. Пытаясь добраться до дезертира, она колотила в дверь так долго, что проломала в ней дыру размером, как она сама выразилась, со свою задницу. Которая у нее, на минуточку, была под стать темпераменту - бразильских параметров. Этим же местом она потом предлагала мужу образовавшееся в двери отверстие заткнуть. Хихикая, тетушка рассказывала мне, что директора их огромного завода однажды вздула его собственная крупногабаритная супруга, да так, что сломала об него деревянную вешалку для одежды. Так что я много чего могу рассказать вам про насилие в семье. И про кухонное рабство до кучи тоже. Помню, муж спросил меня как-то «Вот зачем ты моешь полы?». И знаете, при всей кажущейся самоочевидности ответа на этот вопрос, ответить на него на самом-то деле оказалось далеко не так просто. Я промямлила что-то про грязь и какие-то микробы, хотя мою собственную убежденность в их опасности очень сильно поколебал один инцидент. У моего сына в детстве была аллергия на пыль. Наш лечащий врач велела нам избавиться от всех цветов в горшках, перьевых подушек, шерстяных одеял, шторки в душе и штор в комнатах, ковров и ковриков, мягких игрушек и живых котов - от всего, что могло провоцировать обострения. Или, проще говоря, вообще от всего. Законопослушная начинающая мамаша, я действительно выбросила все выше перечисленное. Коту только и удалось уцелеть. Однако ни опустошение квартиры, ни мытье полов дважды в день не помогло вообще никак. Ребенок как чихал, так и продолжал, в буквальном смысле, чихать на весь мой многотрудно организованный гипоаллергенный быт. Когда же год спустя мы снова пришли к нашему доктору, та посмотрела на меня поверх очков квадратными глазами «Вы что, правда все выбросили?». Докторша выглядела так, словно впервые в жизни видела человека, который действительно выполнил все врачебные предписания. Мне стало ясно, что врачи, конечно, дают все эти протокольные рекомендации, но сами в вероятность их соблюдения, как и в их эффективность, положа руку на сердце, верят мало. Поэтому, хорошенько задумавшись над вопросом супруга, я поняла, что мою полы не потому, что грязные полы угрожают жизни моих близких. И не потому, что считаю, что такова моя печальная скорбная женская участь и долг перед лицом вечности. И уж конечно не потому, что меня кто-то принуждает к этому. Я делаю это по одной единственной причине. Я фанатик чистоты и порядка. Я маньяк. Мне нравится, когда книжки на полках стоят по линеечке, а подушки на диване расположены строго так, как это в наибольшей степени отвечает моим представлениям о прекрасном. Когда мой муж ушел от меня - и правильно, должна заметить, старый газогенератор сделал! - я все так же продолжаю убирать свою квартиру, и мыть посуду, и стирать одежду, и раскладывать подушечки. Только в гордом одиночестве, как свободный человек, а не как кухонная рабыня.

Последовательная целенаправленная крайне агрессивная женоненавистническая риторика

Очернение женского биологического пола

Категорически неприемлемые описания сцен категорически не согласующихся с общепринятыми нормами морали

Высказывания ярко выраженной непассивной абьюзивной направленности

Экстремальные показатели содержания мизогинных настроений и токсичности контента

- Ты любила своего мужа, Раневская? - спросила он-а, когда Раневская закончил-а свою энциклику и замолчал-а.

Раневская не успел-а или не захотел-а ответить: молодойая человекчица припарковалсялась на своем месте у редакции, и они все вышли из машины.

- Ты переспала с ним? - спросил-а егоее Раневская, едва они вошли в их кабинет.

На егоее столе лежало уведомление о штрафе за разговор о Солнце, состоявшийся между нимней и Раневской накануне выходных, о котором Раневская доложил-а, куда следует. Штраф был копеечный, но все-таки, как Раневской это удавалось - сочетать стукачество с искренним дружеским расположением?

Раневская вопросительно смотрел-а на негонее в ожидании ответа, ничуть не смущенныйая тем обстоятельством, что егоее собеседникца держала в руках паскудную бумажку, и даже не допуская мысли, что кому-то может не захотеться общаться с кляузникомцей.

- Оживаешь потихоньку? - продолжал-а переть напролом толстокожийая физическийая лицо, исполняющийая обязанности корректорарши.

- Я решила взять котенка, - разочаровал-а он-а жадногоую до жареных сенсаций старогоую сплетникацу. - Точнее, трех котят. Я тут поняла, что очень люблю котов и всегда мечтала, чтобы у меня их было много.

Раневская смотрел-а на негонее, как на взбалмошногоую ребенканицу, выходки которогоой ожидаемы, но всегда неожиданны.

- Что ты будешь делать, если Солнце вернется?

Он-а промолчал-а.

- Не любила, - вдруг произнесл-а Раневская. - Я не любила своего мужа. Не потому, что с ним было что-то не так. Он был замечательный. Интересный собеседник, хороший друг. Просто это я такой человек. Мне лучше одной. Мне вправду хорошо одной, я даже со своими детьми плохо уживаюсь. Мы и поженились-то только потому, что во времена нашей молодости так надо было. Я мучила его и мучилась сама с ним, хотя сейчас мне его, чего уж там, не хватает. Но ты знаешь, я бы, наверное, не отказалась бы все-таки узнать, на что это похоже.

- На что похоже что?

- То, о чем ты пишешь.

 

 

 

Островок

 

 

Осенний притихший городок был чист и безлюден. Опавшие листья сгребли в кучи, пожухлую траву скосили, и улица приобрела благоустроенный, но почему-то какой-то безжизненный, как лунный пейзаж, вид. Бесцветно, неподвижно, пустынно кругом, словно перед тобой простенькая безыскусная декорация в театре.

Из тлеющей кучи листьев на широкой обочине дороги грузно извергались, как из дымовой шашки, матовые клубы густого пахучего белого дыма. Во влажном тяжелом воздухе плотные дымовые облака поднимались совсем невысоко, но все равно достигали неба, тоже по осени низкого, провисшего до самой земли, серого и омертвевшего.

Пусто и тихо, и хочется плакать, но ты уже привык и не обращаешь внимания на эти позывы, и даже можешь думать о чем-то отвлеченном. Глубоко упрятанное напряжение проявляется только в сбивающемся время от времени дыхании, поверхностном, а потому вызывающем ощущение нехватки воздуха и провоцирующем периодически более глубокие и громкие, всхлипывающие вдохи.

Мы присели у костра на корточки и поворошили листья, чтобы посильнее разгорелось пламя. Меня била дрожь, и я сжимала зубы, чтобы они не стучали друг о друга.

Холодно. Я так тяжело переношу холод.

Пусто и серо, голо, только случайный костер и струящееся от него нечаянное неверное тепло с пряным запахом прелых листьев - последний крошечный островок жизни в застывшей вымершей выстуженной вселенной.

Он сидел у костра, глядя на огонь. Рукава толстовки подернуты, часы на запястье, зажатая в зубах застежка молнии впилась в нижнюю губу, продавив в ней небольшое углубление. Я любила смотреть на него, любила смотреть на его лицо, любила смотреть на его губы, когда он читал мне вслух. Он часто читал мне вслух, и когда мы вернулись домой, пропахшие дымом и сладким запахом опавшей листвы, я попросила его почитать «Портрет Дориана Грея».

Мы лежали рядом, дождь грохотал по подоконникам, груша за окном зловеще скрежетала по стеклу своими ветками, как неприкаянный злой дух. Чем громче взвывал ветер, чем сильнее сатанела и царапала стекло груша, чем сокрушительней гремели ледяные струи по подоконнику, тем плотнее я прижималась к нему.

Он - это когда тепло.

А я так плохо переношу холод.

Время от времени я приподнималась на локте и прерывала звучание его голоса, каждый раз он откладывал книгу, обнимал меня и отвечал на поцелуй.

Наверное, прощальный вечер стоило бы провести как-то по-другому. Наверняка существуют какие-то более правильные сценарии прощальных вечеров, более... торжественные. С большим надрывом. Может быть, в глубине души он тоже был немного разочарован, и хотел бы чего-то другого. Других эмоций и слов. Но я не знала, как сделать по-другому. И он не знал. А потому все было не по-другому, а так, как было.

Пространство покинутого дома очень быстро «заполняется» пустотой. Пустота наступает, расползается во все стороны, как смертоносный туман из романов Стивена Кинга, поглощающий все звуки, цвета, свет и вибрации, оставляя только холод, темноту и тишину - и в тот вечер в наэлектризованном штормовом воздухе уже хорошо ощущалось дыхание будущего одиночества, застывшего на пороге моего дома.

Только в небольшом провинциальном городишке, где ты не защищен от космоса непроницаемой мутно-оранжевой дымкой смога, подсвеченного искусственными огнями мегаполиса, космос подступает к тебе лицом к лицу. Сразу за холодным стеклом, сразу за твоим отражением на нем - сонмы кладбищ давно погасших звезд не многим более мертвых, чем еще живые.

Вы с космосом один на один.

Я выключила настольную лампу и запустила руку к нему под свитер.

Темно, не приходится полагаться на зрение, всю информацию можно получить только от рецепторов ладони, чувствительность которой возрастает многократно. Проскользила рукой по ключицам, упругим мышцам груди, живота, и ниже - он не выдержал, вздрогнул, вздохнул, приподнялся на локте, навис надо мной, опустился сверху.

Когда не можешь видеть, когда не можешь призвать на помощь сбивающие с толку слова, придуманные, чтобы облегчить взаимопонимание, но на деле искажающие реальность и осложняющие все до такой степени, что взаимопонимание становится вообще невозможным, когда никакой информационный шлак не затрамбовывает твои каналы восприятия, ты весь сосредотачиваешься на тактильных ощущениях. Ты ничего не видишь, ничего не слышишь, только чувствуешь пульсацию, свою и его в себе, чувствуешь его руки - одна под твоими лопатками, вторая под поясницей - чувствуешь стук его сердца рядом с твоим и его дыхание у твоего виска.

На тесном диване мало места для двоих и неудобно, но хотелось бы остаться здесь, на этом крошечном пятачке - нашем островке - навсегда. Не расставаться, не разрывать себя надвое, не разламывать пополам.

Островок в открытом космосе.

Последний час вместе.

Тикает, отсекает от ткани времени секунду за секундой старый механический будильник на столе.

Щелк. Щелк. Щелк.

Все не так было в начале вечера, все не так было до самого конца. Истекали наши последние минуты, а меня клонило в сон. Организм устал, устал физически и психически, устал от отчаяния, устал от долгого изнурительного прощания и ожидания конца. Но я не давала себе спать - как можно спать, когда это ваши последние мгновения вместе? Мы были еще в настоящем, за секунды до страшного будущего, но на самом деле мы уже давно были в нем - в будущем, где нас не будет друг у друга.

Часы отсекали крупицу за крупицей от оставшегося у нас времени, а я вместо того, чтобы просто дать себе немного подремать, не спала и мысленно торопила его - иди же уже! Перед смертью не надышишься, перед расставанием не назанимаешься любовью впрок. Нужны ли эти последние минуты, которые ничего не изменят, ничего не добавят, не продлят уже ушедшее настоящее, а лишь растянут процесс, сделают ампутацию поэтапной, вместо того, чтобы отрубить за раз все одним махом?

И вот время вышло. Он встал - осторожно, думая, что я уснула, и стараясь меня не разбудить. Надел джинсы, звякнув пряжкой ремня в темноте, нашарил на полу свитер, натянул на себя. С характерным потрескиванием вспыхнула в кромешной черноте россыпь искорок статического электричества. Я притворялась, что сплю, но когда он направился к входной двери, все же нашла в себе силы встать.

Мы долго стояли в пороге, обнявшись. Ноги замерзли на ледяном полу так, что начало ломить колени. Иди же уже!

Он вышел за дверь.

Хлопнула калитка.

Я привалилась спиной к стене и сползла по ней на пол. Только что я едва ли не гнала его, а вот полночи сижу на холодном, как в морге, полу, и мысленно провожаю его.

Вот он миновал темный заросший сквер. Прошел сквозь братское кладбище с огромным монументом неизвестному солдату и макетом виселицы чуть поодаль - эхо войны - скорей, скорей прочь из этого кошмарного места! Вот уже освещенная центральная улица. Лесопилка, мост через реку. Пустое помещение вокзала, перрон, длинный состав ночного поезда дальнего следования.

Я вернулась в кровать.

Заснуть удалось лишь под утро, но совсем ненадолго. Нездоровая полудрема взорвалась и разлетелась на мелкие осколки, исцарапав весь мозг, и сдерживаемые целый день рыдания прорвались наружу, когда во сне рука наткнулась на оставленный им под подушкой недочитанный том Оскара Уайлда.

Нарушение новых орфографических норм русского языка

Навязывание гендерных стереотипов

Навязчивая пропаганда патриархальных представлений о межличностных взаимоотношениях

Фрагмент художественной ценностью не обладает

 

 

 

Четверг

 

 

Унылый поникший город понуро мок на берегу большой красивой северной воды. Отечное утробистое небо лежало на крышах просевших под его тяжестью осунувшихся домов. Рекламные плакаты - единственные яркие пятна в сером студне.

Закрытый разрушающийся театр с некогда белоснежными, ныне облупившимися колоннами, утопал в зарослях гигантских лопухов - тропа к нему заросла основательно и капитально. Тротуар, петляющий сквозь джунгли сорняков, стань он рекой, был бы одной из самых порожистых рек на земле, и будь он рекой, было бы намного больше смысла в его существовании. Некоторые выбоины в асфальте были настолько большими, что площади их дна вполне хватало для образования новых, внутренних выбоин. Колдобины в колдобинах и колдобины в колдобинах в колдобинах. Разбитое асфальтовое покрытие было сплошь заплевано комками желтой и зеленой слизи, повсюду валялись собачьи экскременты, пластиковые бутылки, пакеты и обшарпанные обертки от шоколадных батончиков. Под балконами домов простирался ковер из окурков, в кустах валялся выброшенный стульчак унитаза, гниющий скелет селедки, с ветвей свисали банановая кожура и использованный презерватив. За горными хребтами мусора и снопами жухлой травы в пояс виднелись ржавые горки раскуроченной детской площадки.

Он-а шелшла, борясь с рвотными спазмами. Город был неописуемо, запредельно, невыносимо уродлив и грязен.

Остановившись у края проезжей части в ожидании зеленого сигнала светофора, он-а почувствовал-а, как об егоее ногу, как о борт пришвартованной лодки, ударилась, подгоняемая ветром, пустая стеклянная бутылка из-под пива и, откатившись в сторону, закружилась на мокрой скользкой грязи.

Рядом с нимней остановилсялась молодойая папочкамамочка с коляской. В коляске - «зефирка», малыш-ка в плюшевом розовом конверте с соской во рту.

Чуть поодаль еще одинодна молодойая мужчинаженщина держал-а за руку ребенка лет пяти в светло-зеленом комбинезоне и черных ботиночках.

На противоположной стороне улицы к светофору приблизилсялась пышнотелыйая господиндама с двумя мальчикамидевочками-близнецами лет десяти, «по-близняшечьему» обыкновению одинаково одетыми в темно-фиолетовые курточки, черные брючки, черные сапожки.

Загорелся зеленый и он-а перешелшла дорогу, продолжая рассматривать прохожих.

Юношадевушка лет четырнадцати - красная куртка, черные джинсы, черные сапоги.

Мужчинаженщина лет тридцати - черная куртка, черные брюки, черные ботинки, черные перчатки, черная сумка.

Мужчинаженщина лет пятидесяти - темно-синие джинсы, темно-серая куртка, темно-коричневые сапоги.

Мужчинаженщина неопределенного возраста - черная юбка-макси, темно-коричневая куртка, черные перчатки, темно-коричневая сумка, черные ботинки.

От силы на троих из десяти что-то, что не черного цвета. Не черного цвета строго что-то одно - либо куртка, либо брюки, либо обувь. У двоих из этих трех не черным акцентом будет самая незначительная деталь туалета - шарф, шапочка или перчатки. Яркий цвет, если и встречается, то почему-то только красный, и чаще всего это будет почему-то красная куртка. Словно бы это сам город с его вечной сыростью и темнотой постепенно провоцирует коррозию, и все вокруг - дома, тротуары, трава на обочинах дорог, одежда его жителей - со временем начинают чернеть. Сначала у зефирно-розовых малышей «поражаются» ножки. Потом «черниль» поднимаются выше, по ногам, достигая поясницы - воспаляются, вспыхивают алым участки над некрозом - пока чернота не поглотит целиком. С шапочкой. Яркий шарфик на черном остове, как венок цветов на придорожных крестах, что устанавливают в местах ДТП со смертельным исходом.

Черный цвет - шапка-невидимка, выключение всех примет. Это как сквозь плотно сжатые зубы «Держись от меня подальше!».

Внутренняя потребность в красоте реализуется только на ногтях. Здесь себя никто не сдерживает и ни в чем себе не отказывает, отводит душеньку. Покрытые толстенным слоем - раззудись, плечо, разойдись, рука! - гель-лака, густо усеянные стразами, блестками и росписями, ногти у мужчинженщин настолько длинные и заостренные, что это уже не украшение - холодное оружие.

Гиперкомпенсация. Чем асексуальнее и антиженственнее окружающая действительность, тем гипертрофированней первичные половые признаки  - и тем асексуальнее и антиженственнее действительность.

Помещение супермаркета - как зал прощания. Если посмотреть сверху, увидишь черное озерцо. Егоее возмутительное нюдовое вязаное платье-джемпер, оверсайз, до колена, но все равно слишком платье, как последний одинокий бастион, мужественно и храбро сопротивляющийся подступающим со всех сторон водам черного моря. Позвонки утыканы стрелами ненавидящих взглядов, как дикобраз иглами.

- Простите, можно я за вами очередь займу? Я отойду, присяду вон там. Неважно себя чувствую, - обратилсялась к немуней немолодойая сухощавыйая интеллигентныйая мужчинаженщина. - Я стою не за вами, через три человека от вас, просто... Все такие одинаковые… - доверительным шепотом со слегка смущенной улыбкой объяснилсялась мужчинаженщина. - Боюсь не запомнить, за кем я. Буду ориентироваться на вас!

Он-а кивнул-а и понимающе улыбнулсялась в ответ.

Люди, которых трудно запомнить.

Люди, которых трудно отличить друг от друга.

Люди без признаков.

Люди, которых трудно захотеть любить.

Последовательная целенаправленная крайне агрессивная женоненавистническая и телоненавистническая риторика

Категорически неприемлемые описания сцен категорически не согласующихся с общепринятыми нормами и стандартами морали

Высказывания ярко выраженной непассивной абьюзивной направленности

Экстремальные показатели содержания мизогинных настроений и токсичности контента

Расплатившись на кассе за кошачий корм, он-а махнул-а рукой сидевшемуей на скамейке в сторонке мужчинеженщине, выбравшемуой егоее своим ориентиром - мол, я ухожу, начинайте обратный отсчет! Тотта с благодарностью помахал-а в ответ, давая понять, что все понял-а и будет начеку.

Он-а вышелшла из магазина на улицу.

Как британскийая корольлева, навстречу емуей по тротуару шелшла пожилойая джентельменледи в невероятно элегантном прямом пальто из плотной ткани винного цвета с рукавами три четверти. На ногах у царственногоой особы были туфли на устойчивом квадратном каблуке, на локте согнутой руки в высокой темно-вишневой кожаной перчатке висела стильная бордовая замшевая сумочка. Из-под лаконичной изящной шляпки без полей цвета чуть темнее пальто и чуть светлее перчаток, выбивались упругие седые букли. Егоее высочеству было хорошо за восемьдесят, а может, и все сто. Он-а ступал-а медленно, было видно, что каждый шаг уже давался емуей не без труда, но егоее осанка по-прежнему была королевской, подбородок поднят, плечи расправлены. Монарххиня шелшла, не озираясь по сторонам, и этот уверенный несуетливый взгляд был не менее, а то и гораздо более необычным, чем весь егоее небывалый внешний вид - величественныйая старуха была вне досягаемости для трассирующего перекрестного обстрела урановиыми стрелами обывательских пересудов и кривотолков.

Проводив инопланетногоую старикастаруху завороженным взглядом, он-а вошелшла в кафе и сел-а за столик. В кафе у негонее была назначена встреча с егоее давнишнимей студенчаескимой партнеромршей.

Партнер-ша позвонил-а накануне вечером, и сказать, что этот звонок стал полной неожиданностью, если не шоком, значило ничего не сказать. Они не виделись пять лет, и за все это время партнер-ша ни разу никак не дал-а о себе знать.

Последний раз они виделись, когда он-а лежал-а в больнице после принудительного прерывания беременности. Навещая егоее, злопамятныйая бывшийая даже не пыталсялась скрывать злорадства и мстительного торжества, но в тот момент он-а была настолько разбит-а и подавлен-а всем происходящим, что все равно расплакалсялась от признательности, настолько незаслуженным показалось емуей это великодушное проявление чужого участия, лицемерность которого стала очевидна для негонее лишь какое-то время спустя.

И после того партнер-ша больше не появлялсялась - то ли удовлетворившись растоптанным видом предателяльницы и чувством отмщенности, то ли стремясь держаться от опальногоой бывшегоей зазнобы подальше.

Встречаться с бывшимей другомподругой совсем не хотелось, но егоее телефонныйая собеседникца очень настаивал-а.

Он-а согласилсялась, он-а все еще подспудно чувствовал-а себя виноватымой: да, партнер-ша был-а не подарок, но измена это измена.

За время короткого телефонного разговора партнер-ша успел-а рассказать, что давно живет в другом большом городе, а в родной городок приехал-а в недолгую командировку.

Партнер-ша не заставил-а себя долго ждать. Едва увидев вошедшегоую в зал бывшегоую, она испытал-а пронзительное сожаление о том, что так опрометчиво согласилсялась на эту встречу.

За те годы, что они не виделись, партнер-ша сильно изменилсялась, поправилсялась, обрюзг-ла, утратил-а некогда относительно неплохую форму.

- Подмахнешь договорчик, куколка? - сияя неестественной оживленной улыбкой, партнер-ша театрально взмахнул-а букетом цветов.

Егоее покоробил-а фальшивая наигранная непринужденность партнер-ши: непринужденными их отношения не были - ни сейчас, ни когда-либо раньше.

- Настоящие! Из спецраспределителя!

- Не для простых смертных, - сожаление о согласии на свидание становилось все мучительней.

- Что-то не так? - с нажимом спросил-а насторожившийсяаяся партнер-ша, недовольныйая отсутствием у своегосвоей визави бурного экстаза от оказываемой визави чести.

Стараясь не выдать своей неискренности, он-а через силу улыбнулсялась и, взяв протянутый емуей бланк и шариковую ручку, подписал-а расписку о своем согласии на вручение емуей цветов. Партнер-ша педантично вложил-а расписку в пластиковую папку, которую положил-а на стол, и протянул-а емуей безвкусный простецкий букет хризантем.

Он-а любил-а цветы, очень, практически любые, особенно сейчас, в условиях тотального их дефицита. Хризантемы были единственными цветами, которые емуей не нравились - и партнер-ша знал-а об этом. Хризантемы это когда жалко денег на цветы. Уж лучше вообще ничего не дарить, чем вот так прямолинейно, почти издевательски давать понять, насколько невысокого ты мнения о том, кому презентуешь столь откровенно пренебрежительно-дешевый букет.

- Можно принести нам вазу для цветов и бутылку шампанского, пока мы будем выбирать? - попросил-а партнер-ша физическогоую лицо, исполняющегоую функции официантаки, тотта манерно полупоклонилсялась.

- Конечно. Только подпишите сначала, пожалуйста, это, - физическийая лицо, исполняющийая функции официантаки, положил-а перед ними обоимиобеими по два листа бумаги.

Один бланк - стандартное разрешение на предоставление услуг заведения общепита, второй - отказ от предоставления услуг сурдопереводчика и меню со шрифтом Брайля.

- Новые предписания специального подразделения по соблюдению прав лиц с альтернативными физическими возможностями, - разъяснил-а физическийая лицо, исполняющийая функции официантаки, суть нововведения.

Забрав у них подписанные документы, физическийая лицо, исполняющийая функции официантаки, выдал-а им каждомуой по экземпляру меню в папке из искусственной кожи и удалилсялась.

Повисла неловкая пауза.

- Я смотрю, ты не меняешься, - партнер-ша окинул-а говорящим взглядом егоее платье. - Так и бунтуешь против тиранического общества?

С каждой минутой на душе становилось все гаже и гаже.

Бывают утверждения, пытаясь опровергать которые чувствуешь себя глупее некуда, но оставляя их без внимания ты как будто соглашаешься с ними, что еще больше злит. Видимо, по егоее лицу пробежала тень, не оставшаяся незамеченной партнеромшей, сразу же сменившимей тон на сюсюкающе-льстивый.

- Хорошо выглядишь! Я уже и забыла, что ты у нас такая красотка!

Он-а вымученно улыбнулсялась.

- Могла бы соврать, что я тоже ничего, - как бы в шутку пожурил-а егоее партнер-ша. - Но, я помню, тебя всегда с души воротило от вранья.

Он-а никак не отреагировал-а на недвусмысленный укор-намек на малодостойный финал их отношений.

Вдруг нестерпимо, до ломоты в висках захотелось сказать, что у негонее внезапно появились некие срочные безотлагательные дела, а то и вовсе просто встать и уйти, ничего не объясняя. Но он-а осталсялась сидеть, где сидел-а. И даже не из-за понимания, что егоее бегство выглядело бы как психически неадекватное - на это емуей было плевать. Егоее пригвоздила к стулу вдруг охватившая егоее чугунная апатия.

- Как поживаешь? - неуклюже пыталсялась завязать необременительную светскую беседу партнер-ша.

- Зачем ты хотела встретиться со мной? - спросил-а он-а.

- Просто хотела увидеть тебя. Давно не виделись ведь. Я соскучилась по тебе.

Он-а молча смотрел-а на своегосвою собеседниканицу, ожидая продолжения.

- Могла бы тоже хотя бы из вежливости сказать, что тоже скучала! - снова как бы шутя упрекнул-а егоее партнер-ша, но на этот раз доли шутки в шутке было еще меньше, чем в предыдущей - градус недовольства в голосе партнера-ши рос прямо на глазах.

- Я не скучала.

- Всегда любила твой незатейливый солдатский юморок, - партнер-ша рассмеялсялась, решив сделать вид, что принял-а егоее возражение за дружеское поддразнивание.

Принесли шампанское и вазу с водой.

- Не хочешь спросить, что мы празднуем? - партнер-ша жестом отказалсялась от услуг физическогоой лица, исполняющегоой функции официантаки, и сам-а разлил-а вино по бокалам.

Он-а опустил-а цветы в воду и в несколько глотков выпил-а вино.

- Что мы празднуем? - спросил-а он-а, наливая себе еще, игнорируя красноречивые взгляды партнерарши, которыми тотта сопровождал-а егоее действия.

- Поздравь меня, я получила повышение! Теперь я - главный специалист подразделения. У меня теперь будет очень хорошая зарплата и намного больше свободного времени, потому что мне больше не придется так часто мотаться по командировкам.

Он-а выпил-а второй бокал.

- Невероятно вкусно. Изумительное вино. Ой, прости, я забыла, что ты мне что-то рассказываешь.

- А ты как? Так и работаешь корректором в журнале? Слушай, кто-то еще читает бумажные журналы?

Солнце как-то сказал: «Люди боятся говорить, что они на самом деле думают, потому что боятся потерять отношения. Но большинство отношений не стоят того, чтобы бояться их потерять». Ее не задевали язвительные выпады партнерарши, но он-а в очередной раз с ноющей, как зубная боль, тоской задумалсялась над тем, почему он-а, нисколько не дорожа отношениями, всегда был-а болезненно предупредителенльна с людьми и с параноидальной уже даже тщательностью следил-а не только за каждым своим словом - за каждым оттенком интонации, чтобы не поставить другого человека в неловкое положение и не допустить бестактности со своей стороны. В то время как люди, казалось бы, более чем заинтересованные в общении с нимней, позволяли себе самое беспардонное хамство и свинство, ничуть не опасаясь риска лишиться егоее расположения и егоее общества.

- Да, я все так и работаю всего лишь корректором в бумажном журнале, которые уже давным-давно никто не читает, - глядя партнерурше в глаза, бесстрастным тоном подтвердил-а он-а и налил-а себе еще шампанского.

- Не спросишь, где работаю я?

- Где ты работаешь?

- А я работаю в спецподразделении градостроительного департамента. Тебе не интересно, в чем именно заключается моя работа?

- Не интересно.

Партнер-ша некоторое время молчал-а, пристально изучая егоее лицо и что-то обдумывая про себя.

Бывшийая был-а явно раздосадован-а утратой власти над своей некогда совершенно безвольной покладистой жертвой, и, оказавшись неготовымой к неповиновению, не могл-а с ходу скорректировать старые неработающие стратегии воздействия.

- Согласно постановлениям нашего департамента, - сумев совладать с закипающим бешенством, все же продолжил-а партнерш-а, словно не расслышав последней реплики своегосвоей собеседникацы, - в каждом населенном пункте количество улиц, заведений культуры и гостеприимства, парков отдыха и других объектов, которым присвоены имена известных исторических личностей мужского биологического пола, должно быть равно количеству улиц, названных в честь исторических личностей женского биологического пола. Также в каждом населенном пункте хотя бы какое-то количество улиц должно носить имена исторических личностей с не биологическим полом и неопределенной гендерной идентичностью. Проблема в том, что известных личностей неопределенного пола история знала немного. Имен на выделенную квоту не всегда хватает. Но есть к чему стремиться, как говорится! Я езжу по разным городам с проверками, соблюдаются ли эти требования. Объездила уже всю страну. Увлекательно, конечно, очень, но и очень выматывает. Может, сделаем заказ? Ты не хочешь чего-нибудь пожевать? Я угощаю!

- Нет, спасибо, у меня что-то пропал аппетит.

Подозвав физическогоую лицо, исполняющегоую функции официантаки, партнер-ша заказал-а себе греческий салат.

- И много нарушений у нас в городе? - он-а кивнул-а на лежавшую на столе пухлую папку.

- Надо же, а ты, оказывается, умеешь поддержать разговор! Ведь можешь, если захочешь! - не почувствовав, или пропустив мимо ушей сарказм в голосе собеседникацы, с энтузиазмом подхватил-а тему партнер-ша. - Довольно много.

Не спрашивая разрешения, он-а взял-а папку и, открыв ее наугад, вслух зачитал-а первую запись.

- В гостинице имени Янитии Ружельской устаревшие таблички с изображением символических фигурок мужского и женского полов на туалетах. А как надо? - он-а поднял-а глаза на партнераршу, так сильно сжимавшегоую губы, что те, и без того узкие и бледные, совсем посерели и превратились в змеиную щель. - А! Должны же быть надписи «туалетная комната с писсуарами» и «туалетная комната без писсуаров»,- он-а выпил-а третий бокал вина. - На улице имени Ясны Радомирской установлены устаревшие модели светофоров с условным изображением на стекле только одной фигурки мужского биологического пола, без фигурки женского биологического пола и фигурки неопределенного пола. На Центральном железнодорожном вокзале на дверях туалета заметны буквы «М» и «Ж», закрашенные, но просвечивающие под слоем краски и хорошо заметные невооруженным взглядом. Городское общественное заведение для курения находится не в подвальном, а полуподвальном помещении, вследствие чего под определенным углом с улицы может быть видно лиц, употребляющих никотин посредством вдыхания дыма при осуществлении акта курения сигареты. В парикмахерской имени Ольги Сергеенко используются не соответствующие нормативным бланки договоров, в которых применяется вышедшая из употребления по причине недостаточной конкретики формулировка «разрешаю манипуляции со своей внешностью», вместо «даю согласие на внесение изменений в мою внешность посредством изменения длины и цвета волосяного покрова головы». В спортивном зале спортивного училища Олимпийского резерва обнаружены плакаты с изображением физическогоой лица мужского биологического пола со степенью обнажения тела семьдесят пять процентов в позе демонстрации мачизма и микро-агрессии. Подожди, но ведь это все не связано с названиями улиц!

- Я передам это в соответствующие департаменты.

- Никто не уйдет ненаказанным. Никто не уйдет не нашедшим, кого наказать.

- То есть, твой тон действительно пассивно-агрессивный, мне это не показалось.

- Не пассивно.

Принесли заказанный салат.

Он-а вылил-а себе в бокал остатки вина из бутылки.

- Я слышала, что у многих людей, прошедших через то, через что пришлось пройти тебе, начинаются проблемы с алкоголем.

- Зачем ты хотела встретиться? - повторил-а он-а свой вопрос.

- Я хотела предложить тебе вступить со мной в партнерский союз семейного типа. Я не хотела делать это предложение вот так, когда ты в таком настроении, но раз ты не оставила мне выбора...

- Нет.

Партнер-ша неожиданно для негонее спокойно отнессялась к отказу, которых раньше не терпел-а:

- Если ты боишься, что это как-то помешает твоей самореализации…

- Ты уж определись, кто я, по-твоему - жалкая неудачница, застрявшая на самой непрестижной должности из всех возможных, или карьеристка, занимающаяся самореализацией.

- Не помню, чтобы я называла тебя неудачницей.

- Да, ты просто мимоходом вскользь поинтересовалась, не работаю ли я часом все эти пять лет по-прежнему всего лишь корректором в затрапезной местечковой газетенке.

- Ты параноик, ты понимаешь это?

- Почему ты появилась именно сейчас? Тебя не было много лет. Ни слуху, ни духу. Почему сейчас? Не на полгода раньше, не месяцем позже - именно сейчас, когда истек условный срок?

- Очень мне надо помнить про какие-то там условные сроки! Я давно хотела встретиться с тобой. Но я постоянно была в разъездах. Я физически не имела возможности для встречи. Сейчас я буду работать в офисе, буду всегда на месте. Мы уже не юные девочки, пора задуматься о будущем. У меня хорошие перспективы, я на высоком счету у руководства. Я могу устроить тебя к нам в подразделение на нормальную работу. У нас огромные возможности для карьерного роста и самореализации.

- Если ты еще раз произнесешь это слово, я не знаю, что я сделаю.

- Да какая муха тебя укусила? Сейчас-то что не так?

- О какой самореализации ты говоришь? Что ты называешь самореализацией? Переписывать таблички на дверях туалетов?

- А что называешь самореализацией ты? Свои полупорнографические писульки, полные наивной патриархальной чуши?

На этот раз упоминания о своей украденной рукописи он-а не испугалсялась - уже начал-а привыкать к одномоментно обрушившейся на нее славе. И даже более того - он-а уже стал-а, не без этого, получать некоторое тщеславное удовольствие.

- Автору наивной патриархальной полупорнографической чуши ты только что предложила заключить партнерский союз семейного типа. Не автор наивной патриархальной полупорнографической чуши предложила тебе это.

- Прости, но ты говоришь так, словно бы это я во всем виновата. Меня, может, тоже далеко не все устраивает в нашей жизни, но что я могу с этим сделать?

- Ты можешь хотя бы не относиться к этому со щенячьим восторгом.

- И что это изменит? Что изменит мое отношение к происходящему? Ничего. Я ничего не могу изменить! И уж вряд ли твои писульки могут!

- Зачем я тебе? - устало выдохнул-а он-а. - Ты презираешь меня, ты стыдишься меня, тебе претит мое мировоззрение - почему ты хочешь быть со мной?

- Я не презираю тебя. Я восхищаюсь тобой. Мне никто никогда не нравился так, как ты. Хотя ты и лицо с неустойчивой нервной организацией, как все творческие личности, - улыбнулсялась партнер-ша невыносимо фальшивой улыбкой. - Мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой.

- А мне мало с кем было так не хорошо, как с тобой, - пресек-ла он-а попытку партнераши взять снисходительно-покровительственный тон.

- Ты же понимаешь, что если станет известно о том, кто автор этих нашумевших писулек… И раз уж мы заговорили об этом... если станет известно о том, что ты взялась за старое... И что водитель вашей шарашкиной конторы таскается к тебе по ночам без договора… - больше не таясь, перешелшла к неприкрытым угрозам бывшийая, но чтобы не перегнуть палку, тут же сменил-а гнев на милость. - Я могу изъять все поступившие на тебя докладные и сделать так, будто их никогда и не было.

- А что будет, если станет известно, кто автор нашумевших писулек? И что к этому автору ночами таскается водитель одной шарашкиной конторы?

- Как ты будешь с этим жить? Как ты сможешь смотреть людям в глаза, когда все вокруг узнают, что ты б*ядь и что тебя е*ут все, кому не лень, - доведенныйая до белого каления, партнер-ша уже совсем не контролировал-а себя.

Парадоксально, но партнер-ша действительно любил-а егоее. Больной, извращенной, донельзя уродливой любовью. Когда неодолимо тянет к объекту симпатии и одновременно с этим так же маниакально, до темноты в глазах, хочется его сломать, запачкать, окунуть в выгребной чан, вырвать с корнем именно то, что больше всего в партнере и нравится, сделать так, чтобы он ничем не отличался от остальных, ни в чем не был лучше, не мог вызывать любовь и принадлежал только тебе одному. Партнер-ша был-а настолько одержима им-ей, что был-а готов-а на любую жестокость и подлость - и в отношении объекта своей страсти тоже, - в отношении объекта своей страсти в первую очередь.

- Зачем тебе б*ядь, которую все е*ут? - на них начали оборачиваться посетители за соседними столиками, но, обычно патологически зависимая от общественного мнения и болезненно-щепетильная в вопросах своего реноме и репутации, в тот момент партнер-ша был-а настолько вне себя, что не обращал-а на окружающих ни малейшего внимания.

- Я люблю тебя. Я всегда тебя любила. Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы защитить тебя. Поверь мне. У меня большие связи.

- Единственный, от кого я хотела бы защитить себя, это ты.

- Все равно вы с ним никогда больше не сможете быть вместе. Даже если он вернется. Ты сама прекрасно понимаешь, не можешь не понимать, что после такой судимости, как у него, люди редко находят себе нормальную работу. К тому же за столько лет у него в жизни могло произойти все, что угодно. Он мог измениться до неузнаваемости. Его отношение к тебе могло измениться. Да и как он отнесется к твоим развеселым бравым похождениям на стороне в его отсутствие?

- Знаешь, я тут только что подумала... Я не знаю, кто у кого ночует. Мне все равно. Мне совершенно не нужно это знать. Мне вообще нет до этого дела. Почему всем вокруг есть дело до того, кто ночует у меня? Что во мне особенного?

- Никто ни у кого не ночует. В том-то и дело. Все нормальные люди ведут себя по-человечески.

- По-человечески - это как?

- Что ты как дурочка!

- Нет, мне правда интересно. Можешь по пунктам расписать? По-человечески - это так, так и так.

- По-человечески - это так, как ведут себя все нормальные люди.

- Гениально. Правда, это просто гениально. Запишу в книжечку.

- Кончай паясничать.

- А нормальные люди это какие?

- Которые не позорятся перед всеми.

- То есть, которых не видно и не слышно. Вести себя по-человечески -это вести себя так, словно тебя нет, - он-а взял-а бокал партнерарши, к которому тотта не притронулсялась - бутылка была пуста - и выпил-а вино.

- Поехали ко мне, - не попросил-а - с металлом в голосе потребовал-а партнер-ша. - Поговорим в спокойной обстановке.

- Но ведь тут абсолютно спокойно. Как на кладбище. Все, как ты любишь.

Всегда казавшаяся такой властной и могущественной, партнерша вдруг сделалась - даже стало ее жалко - такой... жалкой. Удивительно даже, как настолько безвольный и ничего из себя не представляющий человек мог казаться ей когда-то непререкаемым авторитетом и истиной в последней инстанции - вся грозность партнерши была всего лишь котеночьим гребнем на спине.

В противостоянии со звездными кладбищами лиц по ту сторону зеркала-витрины у аутсайдера-одиночки шансов нет, силы слишком неравны.

В тот момент она вдруг поняла, что на самом деле признательна партнерше за эту встречу, потому что именно благодаря этой встрече она смогла сделать одно очень важное и ценное для себя ошеломительное открытие.

Она вдруг предельно четко поняла, что зеркало это не витрина.

Никого там, с обратной стороны, нет.

Зеркало это только зеркало, и ничего больше. Приспособление, чтобы видеть свое отражение.

- Я не могу поехать к тебе, у меня коты.

- Послушай, что это за пьяные выходки? Какие еще е*учие коты?

- Беспородные. Но очень хорошенькие! Вчера взяла у соседки. Ты говорила, что ты угощаешь. Расплатишься? Чаевые не забудь оставить. Еще раз от всей души поздравляю с повышением! И еще раз большое спасибо за цветы! Если ты когда-нибудь будешь у нас проездом, заходи посмотреть на моих котов. Надеюсь, ты понимаешь, что я это из вежливости предложила, - приложив раскрытую ладонь ребром к уголку рта, заговорщицким шепотом добавила она, вставая из-за столика и вынимая букет из казенной вазы. - На самом деле не надо ко мне заходить.

 

Начало.

2049-2052 гг.

 

 

 

ДОКУМЕНТ С ПОРЯДКОВЫМ НОМЕРОМ 2 (ДВА)

 

 

Главного специалиста спецотдела контроля соблюдения политкорректности в художественных произведениях и цензуре управления контроля соблюдения прав личности и борьбе с дискриминацией по половому признаку и лиц с альтернативной сексуальной ориентацией и гендерной идентичностью департамента социальной политики администрации президента физическогоой лица с номером телефона 8221 11 11 02

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

 

Художественное произведение «Рукопись» обладает художественной ценностью;

При условии устранения несоответствующего нормативам и предписаниям спецотдела КСПиЦ содержания и соблюдении всех рекомендаций коллегии физических лиц, исполняющих обязанности специалистов спецотдела КСПиЦ управления КСПЛиБД департамента соцполитики администрации президента к изданию может быть рекомендовано;

Рекомендованный к изданию, исправленный и улучшенный вариант, согласованный с коллегией физических лиц, исполняющих обязанности специалистов спецотдела КСПиЦ управления КСПЛиБД департамента соцполитики администрации президента, прилагается.

 

 

 

ДОКУМЕНТ С ПОРЯДКОВЫМ НОМЕРОМ 3 (ТРИ)

 

 

Объект художественной литературы с порядковым номером 333 991

 

 

Использование фотографических изображений людей любых типов внешности в средствах массовой информации в рекламных целях не приветствуется и настоятельно не рекомендуется как задевающие чувства потребителей с другими типами внешности и могущие быть расцененными как навязывающие в качестве стандарта определенный тип внешности. Вместо этого предлагается использовать рисованные изображения сказочных и мультипликационных персонажей, животных и неодушевленных объектов. Использование фотографических изображений людей не запрещается, категорически запрещена лишь обработка фотографий в фоторедакторе как искажающая представления о реальном человеческом теле и психологически травмирующая недостижимостью идеала в действительности. Использование программ-фоторедакторов допускается при обработке личных фото для размещения их строго в личных аккаунтах в социальных сетях и на различных интернет-платформах с указанием об обработке и соответствующим возрастным цензом.

Не прошедшие цензуру и не получившие разрешения на публикацию книги авторам можно издавать самостоятельно и самостоятельно же продавать, но в обязательном порядке запечатанными в непрозрачную упаковку, чтобы потребитель-ница художественного текста не мог-ла ознакомиться без своего выраженного в письменном виде согласия с потенциально токсичным и психически травмирующим контентом.

Эти смешные старые романы, культивировавшие образ Человека-Жены и Женщины-Матери! Лицо женского биологического пола - это прежде всего личность, заинтересованныйая в самореализации, право на которую общество обязано емуей предоставить. Он-а вправе отказаться от всего, что ограничивает егоее свободу, егоее потенциал. Лицо женского биологического пола не мясо! Не вещь, не объект сексуальной эксплуатации лицами мужского биологического пола, не биологический инкубатор для вынашивания и выхаживания других физических лиц, не достигших совершеннолетия, не физическийая лицо, исполняющийая обязанности домашнего обслуживающего персонала.

Имя унижает и ограничивает личность так же, как любые другие анкетные данные. Как можно уместить широчайший спектр характеристик личности в перечисление таких ровным счетом ничего не сообщающих признаков, как биологический пол, возраст, место жительства, занимаемая должность, семейное положение, сексуальная ориентация?

Личность - это не то, кем физическийая лицо работает, не то, в каком учебном учреждении он-а получал-а образование, не то, что можно обнаружить под нижним бельем, и не то, в какой день какого года он-а родилсялась или когда по медицинским показаниям произошел акт извлечения созревшегоой человеческогоой младенцаницы из искусственной системы-симулятора внутриутробного развития.

В этом свете хорошей кажется идея использовать в качестве обращения к физическомуой лицу не имя, а номер телефона, который имеется абсолютно у всех. Номер телефона - это не порядковый номер, это объективный фактор, ни к чему не обязывающее и предельно избавленное от любого вида оценочных коннотаций определение, не оскорбительное, но и не обезличивающее, эффективно устраняющее вместе с тем все ненужные акценты, исключая тем самым возможность любого рода дискриминации и оскорбления чувств.

Я - это не первичные половые признаки. Я - это не табличка на двери моего кабинета. Я - это не цифра в графе «возраст» и не набор букв в графе «имя» в паспорте!

Я - это я!

Так исторически сложилось, что слова в русском языке имеют категорию рода, уйти от которой невозможно. Феминитивы не менее, чем формы мужского рода, используемые в отношении женщин, дискриминируют небинарных лиц и лиц с нулевым гендером и содержат в себе признаки «обратного сексизма». Наиболее оптимальным являлся бы нейтральный вариант, не акцентирующий внимания на биологическом поле.

Чтобы избежать дискриминирующих «мужских» и «женских» окончаний, было решено создать новую политкорректную норму языка. Правозащитные организации предлагали отменить окончания вообще. Однако поскольку этот вариант оказался труднореализуемым и не совсем удачным - в таком случае слова приобрели бы вид бывшей токсичной формы мужского рода: гор (гора), рек (река), душ (душа) - от него было решено отказаться, хотя такой вид правописания употребляется некоторыми авторами и считается одним из вариантов нормы.

В качестве новой универсальной гендерно нейтральной грамматической формы было предложено ввести форму, которая не содержала бы указаний на пол путем включения в себя обоих окончаний сразу.

Таким образом, если новая форма образуется путем добавления «женского» окончания к форме мужского рода с нулевым окончанием, окончание пишется через дефис с целью предупреждения омонимии и полного совпадения новой универсальной формы с вытесненной формой женского рода: он-абежал-а. Это же правило распространяется и на существительные, означающие род занятий и прочие: Михаил писатель-ница, Мария директор-ша.

Что же касается тех случаев, когда новая форма образуется от форм женского и мужского рода, образованных разными окончаниями от разных основ, оба окончания с частями основ пишутся слитно: Михаил бегущийая, Мария бегущийая, Михаил продавецщица, Мария пловецчиха. Если же устаревшие формы женского и мужского рода представляют собой разные слова, новая форма образуется путем объединения обоих слов целиком: другподруга, одинодна. При склонении таких форм оба окончания - или оба слова, вошедшие в состав новой формы - изменяются каждый согласно своему типу склонения: вижу одногоодну бегущегоую бегунанью Марию.

Физические лица радикальных феминистических взглядов возражали против принятия описанного варианта, заявляя, что отделение дефисом это акцент, усиливающий эффект отстояния, то есть, своеобразной сегрегации, геттоизации и стигматизации входящей в состав новой формы старого «женского» окончания, и предлагали образовывать новую форму путем удвоения основ: писетельльница, директоррша. Так же некоторые настаивали на изменении очередности, требуя написания окончаний бывшего женского рода вперед «мужского» - бегущаяий, продавщицавец. Однако из-за сложности произношения такой формы от нее вынуждены были отказаться, к тому же образование новой универсальной формы слов с нулевым окончанием по этой схеме было бы невозможно: он-а - окончание женского рода в этом случае нельзя поставить вперед нулевого окончания мужского рода, а существование в языке двух словообразовательных матриц нежелательно. К тому же в данном случае слово опять же приобретет вид старой токсичной формы мужского рода. Тем не менее, оба вышеописанных варианта не считаются нарушением нормы и их применение допустимо.

Новая универсальная форма должна употребляться в отношении представителей всех гендеров: Михаил бежал-а, Мария бежал-а. Новую универсальную форму изначально предполагалось применять только в отношении людей, однако некоторые приверженцы нового гендерно-политкорректного языка считают целесообразным использование новых форм и в тех случаях, когда речь идет о животных или неодушевленных предметах: кот-а пушистыйая, гор-а высокийая, сыр-а твердыйая.

Использование формы среднего рода в адрес людей неприемлемо, вместо нее предлагается так же использовать новую универсальную форму: физическийая лицо.

Новый гендерно нейтральный вариант языка является обязательным в письменной и официально-деловой речи. Использование старых форм допускается в разговорной речи при условии наличия письменного согласия всех сторон. Использование старых языковых форм при оформлении цитат и прямой речи в письменных источниках допускается при наличии соответствующей маркировки. Возрастной ценз данных текстов не ниже 16+.

Зачатие ребенка - мероприятие, требующее не просто письменного согласия в произвольной форме от руки: в данном случае согласие должно быть заверено у нотариуса.

Согласно постановлениям градостроительного департамента, в каждом населенном пункте количество улиц, заведений культуры и гостеприимства, парков отдыха и других объектов, которым присвоены имена известных исторических личностей мужского биологического пола, должно быть равно количеству улиц, названных в честь исторических личностей женского биологического пола. Также в каждом населенном пункте какое-то количество улиц должно носить имена исторических личностей с неопределенной гендерной идентичностью.