Мои произведения
Венеция, весна 2014
Hoc est vivere bis, vita posse priore frui
Наслаждаться жизнью это прожить ее дважды
Она слышала такое поверье, что четыре часа дня - пограничье, зона отчуждения, когда день начинает уступать приближающейся ночи. Его мощности начинают убывать, в дневной свет вливаются первые дымчатые струйки чернил грядущей темноты, поначалу быстро растворяющиеся в прозрачном воздухе, лишь слегка замутнив его. Но с этого момента концентрация чернил будет расти с каждым часом, пока в четыре ночи достигшая предельной плотности чернота не поглотит последние остающиеся в пространстве световые частицы, и все невидимые защитные фотонные экраны, надежно оберегавшие тебя от недобрых посягательств, не истончатся и не исчезнут окончательно. Открытый и уязвимый, ты становишься доступен для… становишься доступен.
Говорят, будто четыре ночи - самое опасное время для больных и ослабленных. Когда умирал от неизлечимой болезни дед, бабушка каждое утро приговаривала "дожил до солнца - день еще процивкает". Очень удачное, меткое диалектное словечко. "Цивкать" значит "кое-как, на холостых оборотах, влачить свое земное существование". Довлачивать.
Она проснулась от вброшенной в кровь львиной дозы адреналина в приступе панической атаки, что в последнее время стали случаться с ней по ночам все чаще. Словно бы подсознание, обрабатывая во сне полученную за день информацию, вдруг натыкалось на какой-то тревожный сигнал, неосознаваемый в периоды бодрствования, и автоматически приводило имунные механизмы организма в боевую готовность.
Она нашарила в полумраке свой телефон на прикроватной тумбочке и, зажмурившись от яркого света экрана, одним прищуренным глазом посмотрела время. Три.
Петрозаводск, 2013 - 2016
"Ушедшие вперед становятся маяком,
оставшиеся позади становятся вехой"
Леночке КУРКИНОЙ, моей невыработанной жиле первоклассного материала, посвящаю я этот текст: ее байки и притчи оказали на меня такое влияние во время работы над ним, что ее вполне уже можно назвать соавтором произведения "Смотритель шлюза"
Также я выражаю искреннюю благодарность моему незаменимому и безгранично любимому мужу Андрею ИВАНОВУ, явлению в моей жизни настолько основополагающему, что его без преувеличения можно назвать соавтором проекта "Елена Литвин"
С огромным трудом она едва втиснулась в салон такси и грузно развалилась на заднем сиденье.
Ох черт, совсем худо. Совсем-совсем дело дрянь.
Стекла мгновенно запотели - она бросила быстрый испуганный взгляд в зеркало заднего вида: водитель заподозрил что-нибудь? Малейшее движение, малейшее сдавливание было чревато извержением, поэтому нужно было постараться расположиться так, чтобы поменьше тревожить свои переполненные внутренние резервуары. Она казалась себе совершенно неподъемной и не на шутку опасалась, что машина просто сядет на брюхо и не сможет сдвинуться с места. Как пышущее из кадушки тесто, заполняла она собой пространство, собственное тело грозило расплющить позвоночный столб и органы.
Машина резко затормозила на светофоре, дернулась, и ее плотная перенакопленная субстанция, булькнув и всколыхнувшись всей своей густой киселеобразной массой, выбросила вовне небольшой протуберанец энергии. Она увидела в зеркале, как остекленели глаза таксиста и отяжелели его руки на руле. Того и гляди уснет прямо на ходу, чееерт!
- Цель визита в нашу страну?
С жутким акцентом немолодой мужчина напротив меня начал прилежно перечислять: шопинг… туризм… каникулы у внуков…
Он с такой натугой вспоминал английские слова, что казалось, от усердия вспотел под щеткой своих усов.
Наблюдать его лингвистические мучения было невыносимо: ох уж этот хорошо известный всем работникам пропускных пунктов психологический барьер русских туристов! - и я перешел на русский, благо, неплохо им владею.
Пожилой человек подрагивающими от волнения пальцами с подчеркнутой готовностью протянул мне свои документы.
Сколько же я видел их таких. Они нервничают так, словно везут в багажнике по меньшей мере расчлененный труп или чемодан кокаина, хотя на самом деле накануне поездки скрупулезно несколько раз пересчитали все до одной сигареты в пачке, лишь бы только их количество не превысило установленных таможенных нормативов.
Я шлепнул штамп в паспорт.
- Иван Петрович! Ну нельзя есть русалок!
- Это почему же? И это где такое сказано? Не знаю про такое ничего!
Русалка была небольшая, размером со средней величины щуку. Она лежала в раковине вниз головой, Иван Петрович, удерживая ее за высказывающий из пальцев хвост, соскабливал чешую.
- Она же наполовину человек!
- Скажешь тоже! Какой же она человек? Человек - он с ногами. Он по земле ими ходит! А у бабы мужик есть или, хотя бы, она на работу должна ходить. А так, какая же она баба-человек? Рыбина она и есть рыбина! А рыб даже твои вегетарианцы едят!
- Иван Петрович, русалок точно есть нельзя!
Всякий раз предчувствуя скорую боль, она начинала паниковать.
Это была паника начавшего скользить по крутому склону тела, когда израненные пальцы исследуют царапающее пространство вокруг, пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь, за какой-нибудь выступ, чтобы прекратить свое движение вниз со все нарастающей скоростью в потоке камнепада и поднятых скольжением клубов густой пыли, забивающей бронхи, - паника живого существа, не в силах которого не дать себе оказаться там, где травма, поломка и страдание.
Страх черным ядовитым дымом затягивает сознание, погружает в кромешный мрак и удушье, судорожные попытки утопающего разума всплыть, хотя бы на секунду вынырнуть из непроглядной тьмы, выматывают и истощают, лишают воли, и наступает апатия.
Сопротивление бесполезно, мольбы до разрывов внутренних русел не были услышаны, ни помощи, ни новых надежд.
МАЛЕНЬКАЯ ТРИЛОГИЯ
Часть первая
2011-2012
Все совпадения описанных событий с реальными являются совершенно случайными и незлонамеренными, хотя когда это кого-то убеждало
Красный
Она стояла на высоком крыльце, положив руки на перила.
Вообще-то было непонятно, зачем она там стояла. Обычно с крылец царапающим горло и вызывающим надсадный кашель криком звали по вечерам домой своих детей деревенские матери.
У нее не было детей. И был день.
Семилетняя соседская девочка украдкой наблюдала за ней из-за забора двора своего дома, полагая, что остается не видимой.
Девочка была одета в голубую куртку и темно-синие спортивные штаны. Коротковатые ей рукава куртки обнажали ее красно-лиловые, местами отливающие фиолетовым от промозглой осенней влажности кисти рук, костистые, как птичьи лапки, и худенькие запястья. Из-за широкой резинки манжет, туго обхватывающих тощие лодыжки, ботинки выглядели еще более непропорционально большими и громоздкими. Девочка казалась некрасивой еще и из-за собственной уверенности в своей некрасивости, сутулости и какой-то ощутимой во всем ее облике готовности к виноватости.
Строго говоря, женщина на крыльце тоже не была красавицей, но она была похожа на героиню кино о какой-то другой - такнебывающей - жизни. У нее были густые черные ресницы, черные росчерки бровей, узкие губы, накрашенные ярко-красной помадой с четким контуром, тонкий нос с горбинкой и длинные черные волосы, жесткие, тяжелые, с крупными локонами, не собранными в хвост: на фоне более традиционных для жительниц деревни коротких стрижек с химической завивкой роскошная копна смотрелась очень необычно и непривычно, и как все непривычное, вызывала чувство диссонанса и подспудного неудовольствия.
И она красила ногти. На руках и на ногах. Ногти на ногах у женщины на крыльце были покрыты ярким броским красным лаком.
В деревне никто не красил ногти. Тем более на ногах. Тем более лаком такого вызывающего оттенка. Даже по праздникам, разве что самым большим. Маникюр мгновенно погибал в осенних битвах за урожаи, во время промышленного сбора грибов и ягод в лесах летом и в круглогодичных ежедневных эпических сражениях с бесконечной домашней работой. На ногах ногти не красили, потому что в обуви все равно же не видно.
У женщины, стоявшей на крыльце, не было огорода. У нее был только цветник, что тоже являлось серьезным вызовом традиционному укладу: в деревне цветы не сажали, рачительно экономя силы и место на грядках для более практичных плодовоовощных культур, а всяким там "пустоцветом" никто никогда не озадачивался.
Пустоцвет он и есть пустоцвет. Бессмысленный и ни на что не нужный.
